Тензин Гьяцо - Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета.

Этот печальный перечень может быть дополнен свидетельствами нескольких тибетцев, которым удалось бежать в Индию после тюремного заключения и зверского обращения с ними за участие в одной или более демонстрациях. Один из них, который не может назвать своего имени из страха репрессий против его семьи, описал членам комиссии по соблюдению прав человека, как его длительное время держали в камере обнаженным и в наручниках, подвергая физическим и словесным издевательствам. Иногда пьяные охранники заходили в камеру и избивали его. Однажды ночью его били головой об стену, пока носом не пошла кровь, хотя он и не потерял сознание. Он описывал также, как его использовали в качестве объекта для тренировки в боевых искусствах охранники, от которых "пахло спиртным". В промежутках между попытками следствия заставить его сознаться, что он принимал участие в выступлениях протеста, иногда его оставляли на несколько дней без пищи и постели в страшно холодной камере.

На пятый день после ареста этого человека подняли на рассвете и отвезли в следственный центр за пределами тюремной территории. Сначала два охранника прижали его к земле, а третий поставил колено ему на голову и затем бил левым виском о землю около десяти минут. Еще он описал, как его подвергли пытке, которую называют "висящий самолет":

"Меня подняли с земли, и два солдата стали обматывать веревку вокруг моих рук. На этой длинной веревке посредине было металлическое кольцо, которое оказалось сзади на шее оба конца веревки перекинули вперед и обмотали крепко по спирали мои руки, включая пальцы. Затем один солдат протянул концы веревки назад через металлическое кольцо, заставив мои руки подняться вверх между лопатками. Держа веревку, он уперся коленом в поясницу, что вызвало острую боль в груди. Потом веревку пропустили через крюк в потолке и потянули вниз, так что я оказался подвешенным, касаясь земли только большими пальцами. Я быстро потерял сознание. Не знаю, сколько времени я был без сознания, но очнулся в своей камере, и на мне ничего не было, кроме наручников и кандалов на ногах".

Через четыре дня его опять вывели обнаженным из камеры в наручниках, но без кандалов за территорию тюрьмы и не повели в следственное помещение, но привязали к дереву.

"Один солдат взял толстую веревку и привязал меня к дереву. Веревка обвила тело от шеи до колен. Затем солдат встал за деревом и, упершись в него ногой, крепко затянул веревку. Китайские солдаты сидели вокруг дерева и завтракали. Один поднялся и бросил мне в лицо из миски остатки овощей с перцем. Перец обжег мне глаза, и они до сих пор немного болят. Затем меня развязали и отвели обратно в камеру, но я все время спотыкался, потому что мне было трудно идти, и меня все время били".

Другие бывшие заключенные рассказывали, как их неоднократно подвергали ударам электрическим током при помощи электрических погонялок для скота, которые полиция использует для разгона демонстраций. Один молодой человек рассказал, что такой электрод был помещен ему в рот, что вызвало страшную опухоль, а одна монахиня сообщила членам комиссии по расследованию, что ей этот инструмент помещали в анус и вагину.

Несмотря на искушение отнести такого рода информацию к характеристике всего китайского народа в целом, я знаю, что это было бы неверно. Но в равной степени нельзя и сбрасывать со счетов подобную безнравственность. Так несмотря на то, что теперь я уже провел большую часть своей жизни в изгнании, и, естественно, все это время проявляю острый интерес к делам Китая, в результате чего приобрел некоторый опыт "обозревателя по Китаю", я все же должен признаться, что не до конца понял китайский характер.

Когда я посетил Китай в начале 1950-х годов, то увидел, что множество народа от всего отказалось, чтобы помочь провести преобразование общества. У многих эта борьба оставила физические шрамы, большинство из них были людьми высочайших принципов, которые искренне стремились принести реальную пользу каждому человеку в своей огромной стране. Чтобы сделать это, они создали партийную систему, которая позволяла им знать друг о друге все подробности, вплоть до того, сколько часов надо спать каждому из них. Они были так влюблены в свои идеалы, что не останавливались ни перед чем, чтобы их достичь. А в лице своего вождя, Мао Цзедуна, они имели человека с огромным даром предвидения и воображения, — того, кто постиг цену конструктивного критицизма и часто поощрял его.

Однако прошло совсем немного времени, как новая администрация была парализована мелкими стычками и перебранками. Это происходило на моих глазах. Вскоре они стали заменять факты мифами, лгать каждый раз, когда надо было представить себя в выгодном свете. В 1956 году встретившись с Чжоу Эньлаем в Индии, я рассказал ему о своих опасениях, но он посоветовал мне не беспокоиться: все будет хорошо. В действительности же, все менялось только к худшему.

Вернувшись в Тибет в 1957 году, я увидел, что китайские власти открыто преследуют моих соотечественников, хотя одновременно меня постоянно уверяли, что никакого вмешательства не произойдет. Они лгали не задумываясь, как делали это всегда и впоследствии. Хуже того, складывалось впечатление, что огромное большинство зарубежных стран готово поверить в эту фикцию. Затем, в течение семидесятых годов некоторых выдающихся западных политиков привозили в Тибет, и по возвращении назад они говорили, что там все хорошо.

Остается истиной тот факт, что с тех пор как произошло китайское вторжение, прямым следствием политики Китая явилась гибель более миллиона тибетцев. Приняв резолюцию по Тибету в 1965 году, Организация объединенных наций ясно заявила, что оккупация Китаем моей родины характеризовалась "актами убийств, грабежей и незаконного помещения под стражу; пытками и жестоким, бесчеловечным, унизительным обращением с тибетцами в широком масштабе".

Я не в состоянии объяснить, как произошло, что благородные идеалы такого большого числа прекрасных мужчин и женщин стали превращаться в бессмысленное варварство. Не могу понять и что двигало теми людьми в китайском руководстве, которые активно советовали провести полное уничтожение тибетской нации. По-видимому, Китай — страна, которая утратила свою веру, в результате чего сам китайский народ терпит невыразимые несчастья в течение последних сорока одного года — и все во имя коммунизма.

И все же попытка построить коммунизм была одним из величайших экспериментов человечества всех времен, и я не отрицаю, что на меня самого его идеология произвела сначала большое впечатление. Как я вскоре обнаружил, беда в том, что, хотя коммунизм и провозглашает, будто служит "народу" — тому народу, для которого все эти "народные гостиницы", "народные больницы" и так далее — но "народ" обозначает не всякого, а только тех, кто придерживается таких взглядов, которые большинством считаются "народными взглядами".