Артем Драбкин - По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии

— Можно услышать подробности?

— Дивизия попала в окружение. Вернее сказать — там получился слоеный пирог из наших и немецких частей. Перед нами была гряда высот, и, чтобы прорваться к своим, надо было занять главенствующую высоту.

В атаку погнали весь полк, включая медиков, разведчиков, саперный взвод, знаменную группу, поваров и всех тыловиков. Всех без исключения!

Первая атака на высоту захлебнулась, сотни людей остались лежать на скатах высоты навсегда. Но дороги назад не было. Смерть ждала нас со всех сторон.

Снова с криком «Ура!!!» пошли в атаку.

Что я ощущал в те мгновения, не помню.

В атаке человек невменяем!.. Просто ничего не соображаешь, бежишь вперед на немцев, куда-то стреляешь перед собой… Сверху нас из пулеметов расстреливают.

Справа от нас другая гора, где расположились немецкие артиллеристы и минометчики. Они нам крепко врезали… Мы залегли и поползли вперед. На гранатный бросок приблизились, так сверху немцы нас гранатами забрасывают. Уже метров двадцать до гребня высоты оставалось, как находившийся рядом со мной лейтенант, командир взвода, получил пулю в голову. Место вокруг голое, склон пологий, а пониже был выступ, за которым можно было перевести дух. Лейтенанта на спину взвалил и пополз к выступу. Не проползли и пяти метров, как тело лейтенанта обмякло. Я говорю ему: «Не сползай!» — обернулся, а он уже убит другой пулей. В то же мгновение и мне немецкий пулеметчик в правую руку попал, да еще покорежил мой автомат. Высоту эту мы так и не взяли, а полк был выбит почти полностью. После рассказывали, что командира полка отдали под трибунал.

Из окружения я по случайности вышел, потом почти два месяца провел в Львовском госпитале, а после выписки уже меня в дивизию не вернули. Попал сначала в ОПРОС — отдельный полк резерва офицерского состава.

— И куда дальше привела вас фронтовая судьба?

— А дальше мне очень и очень повезло.

В офицерском резерве все были разбиты по большим землянкам, согласно воинской специальности. Медиков было человек тридцать. Приехал покупатель-артиллерист в звании майора. Подходил к некоторым, что-то спрашивал. Я лежал на нарах. Он сел напротив и спросил: «Откуда будешь, лейтенант, где служил?» Отвечаю: «С 318-й дивизии, фельдшер стрелкового батальона». Майор дальше поинтересовался: «Давно воюешь? Где был?» В двух словах ему рассказал, что и как. Майор изрек: «Тебе, парень, пора отдохнуть, ты лиха уже достаточно хлебнул. Поедешь со мной!» Взяли с ОПРОСа еще человека три артиллериста и привезли нас… в 1404-й зенитно-артиллерийский полк РГК, имевший на вооружении 85-мм зенитные пушки на автомобильной тяге. Командовал полком майор Безруков.

Попасть в зен. артполк считалось на фронте чуть ли не счастьем, там можно было выжить.

— Не совсем с вами согласен. Случаев, когда зенитные орудия выводили против танков на прямую наводку, на войне было не счесть. Достаточно вспомнить под Москвой взвод Григория Волнянского или орудийный расчет наводчика Ефима Дыскина, зенитчиков Букринского плацдарма и многих других…

На заключительном этапе войны вам приходилось лично видеть такое использование зенитных частей?

— Когда я говорю — там можно было выжить, то сравниваю потери зенитчиков с пехотой. И зенитчики иногда погибали. Но в стрелковом батальоне месяц продержаться целым в наступлении было для бойца чем-то фантастическим, а у зенитчиков: и судьба, и смерть были другими. Только один раз, под Бреслау, нас вывели на прямую наводку при штурме города, и на ней мы стояли несколько дней. Но танковой атаки на нас не было, иначе бы от полка никого бы не осталось. Но тогда 1404-му ЗАП тоже досталось. Тут пришлось и мне серьезно поработать. Даже медаль «За отвагу» дали.

Люди в зенитном полку своим местом дорожили. Никто не хотел в пехоту.

Дисциплина в ЗАПе была на уровне, это вам не пехотная вольница. У нас особист в зенитном полку, кстати, неплохой был человек, донской казак, так он просто сидел без работы. Даже в Германии я не помню, чтобы кто-то был замечен в мародерстве и в прочем проявлении благодарности к немецкому народу.

Когда я еще был в 318-й СД, мы вошли в Чехословакию. Остановились на ночь у одной чешской семьи, нас усадили за стол с прекрасной сервировкой и серебряной столовой посудой, от души накормили, а утром мы пошли вперед. На привале выяснилось, что один из солдат стащил у чехов столовое серебро. Комбат сначала хотел солдата пристрелить, а потом сказал: «Даю тебе сутки. Вернешься в село и отдашь награбленное назад. Не выполнишь приказ, тебе не жить!» Солдат вернулся в срок и поведал, что когда возвращал чехам серебро и извинялся, они ему сказали: «Мы знали, что вы взяли серебро на время, и знали, что обязательно вернете. Вы же русские солдаты! Вы для нас родные люди!»

— А как встречали нашу армию на Западной Украине?

— Вы и так знаете мой ответ заранее. Самостийники к нам относились с ненавистью. Приведу один пример. Дело было в Карпатах. Полк был на марше к линии фронта. По карте, в семи километрах от нас находилось уже освобожденное от немцев село. Должны были поехать вперед пять человек и разведать — что к чему, и присмотреть места для ночевки батальонов. Назвали пять фамилий офицеров во главе с парторгом, и мою фамилию в том числе. Запрыгнули на машину, вдруг случайный выстрел, солдата поранило. Я слез с машины, начал бойца перевязывать. А вместо меня поехал комсорг полка. Через часа два мы вошли в село. Наши товарищи висели на деревьях, замученные, изуродованные и раздетые…

Бандеровцы повесили их… Мы спалили это село до последнего бревнышка.

Я часто вспоминаю этот страшный трагический случай… Ведь погибший комсорг поехал вместо меня…

— Вопрос неприятный, но все же осмелюсь вас спросить. Вы воевали фельдшером роты и батальона. Как часто приходилось сталкиваться на фронте с самострелами или с сачками по медпоказаниям?

Редкий фронтовик в своем рассказе не упомянет подобное явление.

— Я почти не сталкивался с самострелами во время службы в 318-й С Д.

Явных самострелов фактически не видел.

Если самострел не полный идиот, он сразу после боевого ранения бежал в полковой тыл, в санроту. Почему? Да если бы в батальоне заподозрили, что он самострел — его бы товарищи по роте без колебаний и промедления убили бы сразу, на месте.

Мы, курсанты ХВМУ, во время учебы проходили практику в ашхабадских госпиталях и все удивлялись — откуда у нацменов столько раненных в левую руку? На фронте понял — эти, с позволения сказать, некоторые бойцы голосовали на выборах в Верховный Совет — руку из окопа высовывали и ждали, пока немец смилостивится и подстрелит. Но в 1943 году такой номер уже не проходил…