Василий Емельяненко - В военном воздухе суровом
Взлетели. Мосьпанов "брил" очень низко, не меняя курса. Чтобы видеть мелькавшие за хвостом штурмовика безлюдные поля, пришлось приподняться. Ноги быстро онемели. Прошло минут десять, но я так и не успел зацепиться глазом за что-нибудь приметное. Впечатление было такое, словно сидишь в морском прогулочном катере лицом к корме: видишь только быстро убегающую назад вспененную поду. "Ну, - подумал я, - наверное, придется показать комэске чистую карту, без единой пометки".
Вскоре, однако, увидел я в стороне деревню, а под хвостом самолета промелькнула почти пересохшая речушка с извилистым, вроде петли, поворотом русла. Глянул на карту - речка эта там обозначена, и петля такая есть, а прочерченная линия пути проходит как раз через нее. Ориентировка восстановлена! Начал делать отметки чаще, совсем воспрянул духом.
После посадки Мосьпанов отвел меня на перекур и, будто между прочим, сказал:
- На карте что-нибудь отметил?
- Отметил... Вот, - я протянул ему планшет. Мосьпанов с нескрываемым любопытством посмотрел на карту:
- Ориентироваться, сидя в самолете задом наперед, мне и самому еще не приходилось. Это, наверное, все равно что книжку с конца читать... А как воз с соломой опрокинулся, когда мы пролетали, - заметил? - вдруг оживился он.
- Заметил...
- И место это можешь показать?
- Вот здесь, за этим бугром, - я указал карандашом на нарте.
- По-моему, тоже тут, - ухмыльнулся Мосьпанов. - Лошадь-то к авиации оказалась неприученной!
...Ведомым у Мосьпанова мне пришлось быть только однажды, с пятого боевого вылета заставили самого водить группы.
Полетели мы двумя четверками бить железнодорожные эшелоны на станции Чистяково. Проносились низко над бурой степью. До цели нас ни "мессеры" не перехватили, ни зенитки не обстреляли. Хитро вел группу Мосьпанов.
Мы уже приближались к Чистяково. Из-за рощи, что раскинулась слева, не было видно ни населенного пункта, ни станции. Это нам как раз на руку. Вдоль опушки - дорога. По ней ни одной машины не проследовало. Впереди, где кончался лес, дорога круто сворачивала влево - к Чистякову, и терялась за деревьями. И вдруг я увидел, как к этому повороту мчится мотоцикл с коляской. Наверное, фрицы заметили нас и спешили скрыться за поворотом.
Ходили слухи, что Мосьпанов питал слабость к легковым машинам. Он не упускал возможности "срезать" с ходу такую цель, если она подвертывалась под руку. Он даже доказывал необходимость жечь легковушки: "На них ведь начальство катается! Разве стоит одной очереди жалеть, чтобы какого-нибудь оберста ухлопать?"
И. надо сказать, Мосьпанов, рассуждая таким образом, попал в самую точку. Через год, в сорок третьем, вышел приказ наркома обороны специально "охотиться" за легковыми машинами в тылу противника.
Сейчас от нас удирала не легковая машина, а всего-навсего мотоцикл. Ведущий вдруг взмыл, чуть довернул самолет влево и начал полого снижаться. В тот самый момент, когда мотоцикл уже сворачивал в лес, брызнул сходящийся у земли веер двух пулеметных трасс, и там, словно кто спичкой чиркнул о коробок, блеснуло, мотоцикл кубарем покатился в сторону от дороги, подпрыгивая, как резиновый мячик.
Меня тогда поразила эта снайперская очередь, уничтожившая такую маленькую цель, да еще на быстром ходу.
Не успело улечься мое восхищение, как Мосьпанов пошел на высоту, и тут же открылась железнодорожная станция с несколькими товарными составами на путях. Зенитки поставили перед нами заградительный огонь. Первая четверка во главе с Мосьпановым перешла в пикирование, а я - крайний правый во втором звене, увидев разрывы около своего штурмовика, шарахнулся в сторону. Это была мгновенная реакция на опасность. Всего какой-то миг прошел, и я оказался в стороне от цели. Еле успел довернуть влево и сбросить бомбы на противоположном конце станции.
На аэродроме Мосьпанов отозвал меня и, роясь в карманах реглана, спросил:
- А что это ты перед атакой один в стороне болтался?
Собирался было ему объяснить, что засмотрелся на кувыркавшийся мотоцикл, да тут вдруг залп зениток... Молчал, подыскивал нужные слова.
- Струхнул? Так и скажи...
Я утвердительно кивнул.
- Учти: один раз вздрогнешь, а в другой - резьба сорвется... Бомбы твои, я сам видел, взорвались на станции, поэтому разговор для ясности замнем...
...Скверное это дело, когда у летчика "срывается резьба".
Повел я как-то группу штурмовиков жечь фосфором немецкие танки. Полетел вначале к аэродрому истребителей, чтобы забрать прикрытие. Почувствовал что-то с мотором неладное. "Разработается", - подумал я и возвращаться не стал. Сделал над аэродромом истребителей круг, другой, третий. Вижу - взлетать никто не собирается: несколько самолетов стоят между сосен, да и те не расчехлены. Запросил свой КП по радио, можно ли лететь без истребителей, но ответа не последовало. Мы уже опаздывали с выходом на цель, горючее попусту расходуем, и я решил лететь без истребителей. "Один раз вздрогнешь, а в другой - резьба сорвется", - вспомнилось мне...
Лег на курс, мотор совсем стал плохо тянуть, греется, показания приборов ненормальные. Пришлось передать командование группой Феде Артемову (в первый и последний раз), а самому вернуться на аэродром. Оторвал взгляд от приборов, осмотрелся, с удивлением увидел, что за мной увязался еще одни штурмовик. Этого еще не хватало! Откомандовал ему вернуться к группе - летчик не реагирует, будто оглох.
Над аэродромом мотор начал совсем сдавать. Перед заходом на посадку пришлось аварийно сбросить выливные приборы с фосфором в полтонны весом. Сел нормально, и тут началось...
- Почему вернулся с боевого задания?
- Мотор плохо тянул.
- Проверим. А почему истребителей не взял?
- Потому, что они не взлетели. Я же об этом по радио запрашивал, а вы не слышали.
- Слышал!
- Так почему отмалчивались? - я начал уже злиться.
- Ведущий должен сам принимать решение, нечего ждать подсказок, когда находишься за тридевять земель.
- Вот я его и принял...
- Дурацкое решение. Собьют "мессеры" Артемова - будешь за это в ответе. Выливные приборы шуранул на свою зенитную батарею... А Неретина почему с собой притащил?
- Я его не тащил...
Стоит рядом бледный Неретин и не знает, что сказать. Нет у него никаких оправдании: пошел за ведущим, вот и все.
Мой самолет уже облепили техники, ищут дефект. Если он произошел по их недосмотру, то с техников строго взыщут за срыв боевого полета. Если же дефекта не обнаружат, меня обвинят в трусости. Инженер полка Тимофей Тучин забрался в кабину, запустил мотор, газует, а мотор, к моему удивлению, работает, как зверь. Я стою поодаль от самолета, не хочу быть на глазах у техников. Услышал за спиной:
