Неизвестен Автор - Полководцы и военачальники Великой Отечественной (Выпуск 1)

Лихорадочно готовилось вражеским командованием контрнаступление. Против войск левого крыла Воронежского фронта сосредоточилась к 4 марта мощная группировка в составе шести танковых и десяти пехотных дивизий. На направлении главного удара противник при двукратном превосходстве в живой силе обладал еще подавляющим превосходством в танках (более чем в одиннадцать раз), артиллерии, авиации.

Острие танкового удара нацелено было на армию Рыбалко. Но протаранить бронированным кулаком ее боевые порядки враг не смог - он лишь потеснил части армии на несколько километров. Тогда после перегруппировки неприятель ударил встык Третьей танковой и Шестьдесят девятой и в образовавшуюся многокилометровую брешь ввел подвижные войска. К концу дня 16 марта Третья танковая дралась уже на западной и северо-западной окраинах Харькова, прикрывая город от наседавшего врага. Командиры танковых корпусов и стрелковых дивизий докладывали командующему: в бригадах боевых машин остались единицы; снарядов к танкам меньше половины боекомплекта; горючее на исходе; поля в ручьях, дороги в грязи, а пехотинцы обуты в валенки; велики потери в живой силе, прибывающее же пополнение из местных мобилизованных не знает нового стрелкового вооружения, да и боеприпасов очень мало...

Через два дня пути отхода армии из города оказались отрезанными. Третья танковая очутилась в окружении.

Рыбалко сидел над картой, черный от горя, забот, усталости. Он только что узнал, что тяжело ранен и вскоре умер комкор-15 Герой Советского Союза генерал Василий Алексеевич Концов - герой Халхин-Гола, бесстрашный человек, замечательного ума и таланта командир. Во главе корпуса он прорывался к главным силам армии. Танки группы прорыва вышли прямо на командный пункт танкового корпуса СС...

В довершение бед штарму приходилось менять беспрестанно места своего расположения. Едва успели обосноваться на окраине Мерефы и установить связь с корпусами и дивизиями, началась бомбежка. Пришлось перебраться в Харьков, на Холодную гору. Здесь опять налетели "юнкерсы". Чьи-то чужие глаза пристально, настойчиво выискивали именно их, танкистов. Переместились на Тракторный, заняли огромное кирпичное здание заводоуправления. В предвидении нового налета в комнате командующего на третьем этаже собрался Военный совет армии. Можно драться и в окружении - не это смущало членов Военного совета, но враг, обошедший город, получал возможность беспрепятственно дойти до Россоши. Надо было вырваться из кольца, чтобы преградить дорогу противнику, заставить его принять бой в условиях, выгодных не ему, а нам.

Очень трудное, хоть и необходимое, целесообразное, решение предстояло принять или отвергнуть. Пока войска в городе, он - наш, советский, отбитый у врага... Понимая, как тяжело генералу произнести роковые слова, первым нарушил тягостное молчание Мельников: "Павел Семенович, мы должны просить у командования разрешения оставить Харьков..." Рыбалко освобожденно, благодарно взглянул на него: "Я согласен". Послали срочную шифровку командующему Воронежским фронтом генерал-полковнику Голикову. Он ответил, что с доводами Военного совета согласен и доложит Верховному Главнокомандующему о просьбе немедля. В напряженном ожидании Рыбалко и Мельников беспрерывно курили, склонясь над картою, где синие стрелы зловеще тянулись за Харьков к Северскому Донцу, к Белгороду. Наконец, вышел радист с расшифрованной разрешающей телеграммой фронта, и тут же началась бомбежка. За их ли штабом по-прежнему охотились "юнкерсы" или это случайное было совпадение (на Тракторном ремонтировались танки), теперь уже не имело значения. Члены Военного совета пошли к выходу из комнаты, и тут вслед за нарастающим воем бомбы тяжело рвануло. Полетели стекла, качнулась земля, тугой тротиловый взрыв дохнул в лица. Рыбалко и Мельникова разбросало в разные стороны. Поднялись обсыпанные известкой, оглушенные, но целые. Две секции дома отсекла, развалила тяжелая фугаска... Сожгли оставшиеся без горючего машины и в ту же ночь тремя группами (впереди и позади каждой группы прорыва живучие, верные "тридцатьчетверки") начали прорыв на восток. К утру 17 марта, форсировав Северский Донец, вышли к своим, к городу Чугуеву, в расположение войск Юго-Западного фронта. В течение марта держали здесь оборону, успешно отбивая бешеные атаки танкового корпуса СС и не отступая ни на метр.

И тут подоспело непонятное и несправедливое распоряжение: Третью танковую армию преобразовать в Пятьдесят седьмую, общевойсковую...

Они не могли и не хотели примириться с этим решением и восстали против него - разумеется, в пределах строгой регламентации армейских правил. Военному совету Главного автобронетанкового управления Красной Армии послали письмо. Оно было отправлено в апреле, еще до первомайского приказа Сталина, в котором говорилось, что "немцы рассчитывали окружить советские войска в районе Харькова и устроить нашим войскам "немецкий Сталинград" и что, однако, "попытка гитлеровского командования взять реванш за Сталинград провалилась",

В пространном своем письме члены Военного совета указывали, что за время боевых действий армия прошла свыше тысячи километров, 800 из них - в наступлении; пленила 54 тысячи врагов и 65 тысяч уничтожила; разгромила 15 пехотных дивизий противника, освободила несколько тысяч населенных пунктов; 17 дней в оборонительной операции под Харьковом армия дралась с превосходящими силами врага и город оставила только после разрешения командующего фронтом.

Третья танковая доказала свою боеспособность и живучесть именно как танковая армия. С выводом же танковых корпусов из ее состава в резерв Ставки Третья танковая прекращает свое существование как танковая армия и превращается в общевойсковую, полевую армию.

В целях сохранения боевых традиций танковых войск и воспитания кадров на основе полученного в течение почти года боевого опыта и успешно проведенных наступательных операций Военный совет считает целесообразным сохранить армию как танковую. Армия располагает хорошо подготовленными кадрами танкистов, которые в полевой армии не могут быть использованы по своему назначению.

На основании всего вышеизложенного Военный совет просил сохранить управление армии как управление танковой армии и саму Третью для будущих наступательных операций.

Генерал-полковник Федоренко не заставил долго томиться в ожидании ответа - позвонил в начале мая:

- Приезжайте в Москву, срочно!

И вот уже подкатывает "виллис" с опознавательным знаком Третьей танковой (три концентрических белых круга) к московской окраине. Контрольно-пропускной пункт у деревни Чертаново. Строгий, подтянутый лейтенант, он уже в новой, недавно введенной форме - высокий воротник гимнастерки, непривычные погоны, - проверяет у фронтовых генералов документы. Широкая асфальтовая лента Варшавского шоссе еще кое-где сужена уродливыми баррикадами, а на перекрестке у Нижних Котлов угрюмо чернеют щели приземистых дотов. Женщины, девушки, мальчишки, даже дети одеты не в весеннее мирное разноцветье, а в защитную или темную одежду. Очереди у булочных и продовольственных магазинов, переполненные трамваи, много военных на улицах. Густо расставлены - на открытых площадках, на пустырях, на высоких зданиях - зенитные орудия и пулеметы. Пушки точно дремлют сейчас, опустив длинные свои стволы, а счетверенные пулеметы задорно выставили курносые рыльца в синее небо, будто принюхиваются к весеннему ветерку, овевающему город. Справа, за старыми домишками, за рекой, просторно раскинулась железобетонная громада автозавода, и невооруженным взглядом видны цеховые пролеты, исковерканные фугасными бомбами и огнем, а над ними, по всему горизонту, веселые дымы из труб. Рабочая столица трудится для фронта, для победы.