Фёдор Головкин - Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания

Но утро мудренее вечера, и за ночь я передумал. Бессонница дала мне время сообразить, что мне придется видеть много интересного и это я все увижу лучше чем кто-либо другой; а что если при этом выйдут неловкости, то они отразятся на самом Меттернихе или на эрцгерцогинях; поэтому я решил, что самое умное — предоставить этому делу свой ход. Я приказал моему камердинеру почистить мой жалкий костюм, состоявший из фрака, серой шляпы и легких нанковых панталон, и ровно в девять часов явился во дворец Ее Императорского Величества, прося доложить обо мне обер-гофмейстеру императрицы графу Нейппергу. Эрцгерцогиня тотчас же вышла сама в сопровождении князя Меттерниха, приветствовала меня несколькими лестными словами, и мы сквозь громадную толпу народа поехали в порт. Там нас ждала большая гондола, белая с бронзовыми украшениями, с возвышающимся посреди шатром из малиновой камки, над которым развивался большой тосканский флаг, с матросами, одетыми в ярко-красный цвет с золотыми галунами. Ее Императорское Высочество. Вошла в гондолу с графиней Каприани, ее статс-дамой, графом Нейппергом, князем Меттернихом и мною.

Когда мы вышли из порта, море оказалось очень бурным. Ее Величество побледнели, и это мне тоже дало возможность обнаружить, что я чувствую себя скверно. Мне всегда казалось, что самая страшная смерть — утонуть, и такое волнение, как то, которое нам тогда пришлось испытать, было для меня несносным. В один момент, когда ветер еще усилился, Мария Луиза мне сказала: «Старайтесь рассеяться, а главное не смотрите на море. Делайте как я, восхищайтесь прекрасно навакшенными сапогами князя».

«Ваше Величество, мои глаза заняты только одним предметом, и стихия, на которой мы находимся, даже не доходит до моего сознания. Если бы нам грозила хотя бы малейшая опасность я знал бы чем заняться, помимо сапог». Мои слова произвели хорошее впечатление. Она не даром была во Франции и отлично знала, что оттенок волокитства не мешает почтительности.

Нам пришлось проплыть три мили, пока мы добрались до эскадры; ветер не только был очень силен, но дул нам навстречу, так что переезд был продолжителен и труден. Причаливание к «Жуану VI» оказалось по истине ужасным. Гондола-то находилась на воздухе, а корабль погружался в пропасть; то эта пропасть разверзалась перед нею, и корабль уходил туда вместе с нею. Когда мы собирались броситься к трапу, нас удерживали матросы; и когда мы в следующий момент хотели выжидать более благоприятного случая, нас заставляли выходить, одним словом, я не могу себе представить и не припомню всех этих переходов с одного судна на другое, которое мне пришлось пережить в этот день. Бразильская принцесса встретила императрицу на верхней площадке трапа. Я заметил, что мое присутствие сильно отвлекает Двор от установленного церемониала. Испанцы и португальцы еще не приучились терпеть, чтобы к их принцам относились с неуважением. Но князь Меттерних, который, благодаря своему положению, привык не стесняться ничем, взял меня за руку и представил меня принцессе перед фронтом гвардии, которая в это время била поход и производила, вместе с музыкой поставленной на корме, ужаснейший шум. Он привел дикаря и это для него было своего рода торжество; но португальский обер-гофмейстер, который хорошо знал свое дело, сказал очень громко: «Я надеюсь, что князь Меттерних сделает мне честь сказать мне, кто этот иностранец, которого он представляет Ее Императорскому и Королевскому Высочеству». Князь, нисколько не смущаясь, ответил так же громко: «Это русский вельможа, мой попутчик, мой гость, и я желал чтобы Ее Императорское и Королевское Высочество с ним познакомилась, прежде чем расстаться с Европой». Когда же принцессы отошли, он меня представил ему, извиняясь несколькими словами в виде объяснения.

Этот обер-гофмейстер — граф Кастель-Мельор, внук того, который употребил, в качестве фаворита, во зло сумасшествие короля Альфонса; это очень важный барин, которого в своих поместьях застал ордер из Рио-де-Жанейро сопровождать эрцгерцогиню в Бразилию, что заставило его немедленно сесть на корабль вместе с женою, произведенною в статс-дамы принцессы, довольно хорошенькою, но вечно заплаканною, пятью маленькими вечно больными детьми и прислугою, состоящею из сорока человек. Обер-шталмейстер, маркиз Пенафьель, высокий мужчина с довольно красивым лицом, что редко встречается среди вельмож его страны, получил приказание показать мне каюты принцессы, куда, строго говоря, ни один иностранец не имеет доступа; но на море — много вольностей, а мое ничтожество имело свои преимущества. Я никогда не видел ничего более изящного. У входа, вместо дверей, опускалась тяжелая бархатная портьера малинового цвета с вышитыми на ней португальскими гербами. Гостиная была из индийской кисеи, вышитой золотом на голубом фоне; вдоль стен стояли диваны, покрытые такою же материей. Направо, над клавикордами, висел портрет Бразильского принца в натуральную величину, представляющий его в виде очень красивого, но плохо нарисованного мужчины; налево была размещена избранная библиотека, которую Мариальва выписал из Парижа. С той же стороны была дверь, ведущая в спальню, обитую кисеей, вышитой серебром на розовом фоне. Кровать, стоящая посреди комнаты, напоминала большую золотую колыбель; в тихую погоду она покоилась на бронзовых ногах, а в бурную — подвешивалась на золотых канатах: она была покрыта драгоценнейшими кружевами, какие только существуют. Золотой туалет превосходнейшей работы украшал глубину этой каюты. Другая каюта, по ту сторону гостиной, служила гардеробом, и мне ее показали только издали. По всю сторону гостиной находилась столовая, освещаемая сверху и очень красиво разукрашенная арабесками.

Когда я на вас насмотрелся и всем восхитился, обер-шталмейстер подвел меня к Ее Императорскому и Королевскому Высочеству, чтобы я мог поблагодарить ее за ту исключительную милость, которой я удостоился. Она с императрицей сидела на палубе, на возвышенности — в роде эстрады — вокруг которой разместились придворные. На эту эстраду надо было мне при всех подняться. Так как корабль сильно покачивало, что придавало неуверенность моему шагу и придавало моему костюму еще больше оригинальности, я воспользовался общим поражением, чтобы сказать принцессе, как только я очутился на последней ступеньке, что мне пришла в голову одна мысль, которая, в связи с приказанием, полученным мною от Ее Высочества, успокоила меня насчет неблагопристойности, в ее присутствии, моего костюма и моей серой шляпы. «А что именно?» — спросила она. «португальцы подумают, что я назначен сопровождать Вас в Бразилию и привезти туда одно из ваших благодеяний — ветряные мельницы». Это всем показалось очень весело и в то же время очень почтительно, а адмирал так расхохотался, что все лица его земляков прояснились. Принцессы, которым только и хотелось поболтать, были очень довольны, и так как я видел, что разговор затянулся на долго и что мне не придется сесть, я просил разрешения опереться о мачту, около которой возвышалась эстрада. Я уверен, что я издали походил на Иосифа, истолковывающего фараону его сны.