Сборник - О Феликсе Дзержинском

Л. Л. ФОТИЕВА

СИМВОЛ СПРАВЕДЛИВОСТИ

Об огромной и самоотверженной партийной и государственной деятельности Феликса Эдмундовича Дзержинского скажут другие лучше и полнее, чем могу сделать это я. Мне же хочется рассказать лишь о некоторых небольших эпизодах, связанных с ним, сохранившихся в моей памяти.

Думается, что, когда речь идет о человеке масштаба Дзержинского, даже отдельные штрихи из его жизни, как бы скромны они ни были, представляют интерес, ибо дополняют или подчеркивают ту или иную особенность характера этого незабываемого человека.

Дзержинский был одним из наиболее ярких представителей старых кадров профессиональных революционеров, большевиков-подпольщиков, а в годы Советской власти — одним из крупнейших государственных деятелей на различных ответственных постах в Советском государстве.

Мне больше всего вспоминается Феликс Эдмундович как организатор и руководитель Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

Для тех, кто лично знал Дзержинского, навсегда останется в памяти его обаятельный образ страстного борца за народное дело, человека высокой духовной культуры, кристально честного и справедливого, горячо любящего жизнь, но готового в любую минуту пожертвовать ею во имя дела.

Исключительно напряженной и ответственной была деятельность ВЧК и ее руководителя Ф. Э. Дзержинского в первые годы революции.

В злобной ненависти к Советской власти внешняя и внутренняя контрреволюция организовывала заговоры и террористические акты против вождей революции. Требовались особая, немеркнущая бдительность и самоотверженный труд работников ВЧК, чтобы вовремя обнаружить и ликвидировать козни врагов.

Помню, в июле 1918 года, в дни левоэсеровского вос-стапия, мятежники арестовали Дзержинского и около суток продержали в своем штабе в качестве заложника.

Как только Дзержинский освободился, он пришел к Владимиру Ильичу в Совнарком. Владимира Ильича почему-то не было в это время в Совнаркоме, и вместо него Дзержинского встретил Я. М. Свердлов.

Больше всего презиравший неискренность и вероломство в людях, Феликс Эдмундович был потрясен подлым предательством левых эсеров, среди которых было немало сотрудников ВЧК, и подавлен тем, что попал к ним в руки.

Прохаживаясь по залу заседаний, он очень возбужденно рассказывал об этом Свердлову.

— Почему они меня не расстреляли? — вдруг воскликнул он. — Жалко, что не расстреляли, это было бы полезно для революции.

Яков Михайлович, горячо любивший Дзержинского, с большой нежностью обнял его за плечи и сказал:

— Нет, дорогой Феликс, хорошо, очень хорошо, что они тебя не расстреляли. Ты еще немало поработаешь на пользу революции.

Я в то время еще мало знала Феликса Эдмундовича. Слова, сказанные им с такой непосредственностью и искренностью, поразили меня и запомнились на всю жизнь. «Вот это настоящий человек! — подумала я. — Человек с большой буквы».

В связи с активными выступлениями контрреволюции в 1918 году среди некоторых работников создалась особая, часто излишняя настороженность ко всему, что могло хотя бы отдаленно быть связанным с контрреволюцией, и это сказывалось на настроении обывателей, которым всюду мерещились страхи и ужасы. Но даже для них имя Дзержинского было символом справедливости.

Вероятно, в будущем историки расскажут нам более обстоятельно о беспримерной героической работе чекистов Дзержинского, о том, сколько было своевременно раскрыто заговоров против вождей революции, сколько преступлений против Советской власти предупреждено.

Несомненно, многие из героических дел ВЧК все еще остаются достоянием архивов, и лица, подвергавшиеся смертельной опасности и спасенные органами ВЧК, часто даже не знали об этом.

Умел Феликс Эдмундович беречь душевное спокойствие товарищей и без необходимости не беспокоить их. Скромность, отсутствие похвальбы и паники, выдержка, мужество и бесстрашие в борьбе с врагами — стиль работы Дзержинского.

Этому учил он свои кадры.

Однажды, просматривая секретную почту Совнаркома, я прочла сообщение о готовящемся покушении на жизнь В. И. Ленина. Первым моим движением было броситься в кабинет Владимира Ильича и сказать ему об этом.

— Позвоните Дзержинскому, — спокойно сказал мне Владимир Ильич.

Каково же было мое удивление и смущение, когда я услышала ответ Дзержинского:

— Да, мы знаем об этом. Не говорите Владимиру Ильичу, — подчеркнул он.

Вскоре меня вызвал Владимир Ильич и спросил, что сказал Дзержинский. Мне пришлось передать Владимиру Ильичу ответ Феликса Эдмундовича. Надо было видеть, как хохотал Владимир Ильич, откидываясь на спинку кресла и лукаво поглядывая на меня, подавленную своим промахом.

Так Феликс Эдмундович Дзержинский преподал мне урок спокойствия, выдержки и самообладания в критическую минуту.

Вспоминается еще один эпизод. Заседания Совнаркома под председательством В. И. Ленина начинались обычно с просмотра повестки и определения очередности слушания вопросов, причем некоторые вопросы снимались или переносились на следующие заседания. Народные комиссары часто пытались включить в повестку вопреки установленному порядку не подготовленные к слушанию вопросгл, мотивируя срочностью. Владимир Ильич настойчиво боролся с такой практикой. На одном из заседаний Совнаркома Ф. Э. Дзержинский попросил включить один срочный вопрос в повестку очередного заседания.

— А материалы есть? — спросил Владимир Ильич.

Феликс Эдмундович ответил утвердительно. Тогда Владимир Ильич спросил меня, есть ли материалы. Я ответила, что нет. На это Феликс Эдмундович со свойственной ему горячностью заявил, что его секретариат выслал вовремя материалы, а секретариат Совнаркома их затерял. Все же Владимир Ильич не включил этот вопрос в повестку. Когда я через несколько минут навела справку в секретариате Дзержинского, то выяснилось, что материал только что высылается.

Несправедливые обвинения со стороны наркомов, всеми правдами и неправдами добивавшихся срочного рассмотрения того или другого хотя бы и неподготовленного вопроса, были настолько обычны, что я нисколько не обиделась на резкое замечание Феликса Эдмундовича. Однако решила написать ему записку с объяснением, в которой прибавила в шутливом тоне: «Оказывается, Ваш секретариат виноват, зачем же Вы меня позорите публично?!» Но Феликс Эдмундович принял это всерьез. Он прервал заседание и заявил вслух:

— Я должен извиниться перед Лидией Александровной. Секретариат Совнаркома не терял бумаг, виноват наш секретариат.