Айседора Дункан - Моя жизнь. Встречи с Есениным

Концерт в Пятигорске, разумеется, стоял в плане ее гастролей в Минеральных Водах. Она выступала повсюду в Шестой симфонии, но в Пятигорске изменила программу, сказав, что будет танцевать там «Неоконченную симфонию» Шуберта.

Причину своего желания она так и не объяснила, но в день концерта в Пятигорске была очень грустна, жалела, что не успеет съездить на место дуэли, расспрашивала меня о Лермонтове, много говорила о Есенине. Танцевала она «Неоконченную симфонию», которую я тогда впервые увидел, с большим настроением и необычайно лирично.

Из Кисловодска мы выехали в Баку.

Баку очень понравился Айседоре. Наэлектризованная стремлением Есенина «в Персию», она хотела как можно больше «экзотики». И я легко удовлетворил это ее желание, наняв извозчика до Шиховой деревни, ничем не отличавшейся от деревушки в соседнем Иранском Азербайджане. Деревня ей настолько понравилась, что она стала ездить туда каждый день.

Это было не очень приятное путешествие — на извозчике, мимо раскаленных и зарывшихся в песок голых тюркских кладбищ, но Айседора буквально наслаждалась видом слепых домиков, узких улочек и необыкновенной тишиной этой, казалось, совсем безлюдной «персидской деревни». Иногда, по дороге в Персию, мы спускались к совершенно голубому куску Каспийского моря. Купив у старого рыбака арбуз, мы устраивались на берегу и, разбив арбуз о камень, с наслаждением вгрызались в источавшую свежесть яркую, сочную и сладкую мякоть.

Позднее, в Москве, в тяжелый период любви Есенина и Дункан, мы как-то рассказывали Есенину об этих наших поездках в «персидскую деревню». Я где-то читал о том, что Есенин, вероятно, побывал в Персии, и притом не один раз, а дважды…

Скорее всего Есенин в Баку вспомнил наши рассказы и захотел увидеть так близко расположенную «Персию». Может, и в самом деле он не один раз ездил в Шихову деревню.

В чрезвычайно интересных воспоминаниях народного артиста СССР В. И. Качалова о Сергее Есенине Василий Иванович пишет, что еще при первых его встречах с поэтом весной 1925 года в Москве Есенин «рассказывал и вспоминал о Тегеране». В рассказах о встречах с Есениным летом того же года в Баку опять говорится о том, что Есенин «должен был улететь в Тегеран». И, наконец, в середине лета Василий Иванович снова видится с Есениным в Москве и пишет, что «он уже «слетал» в Тегеран и вернулся в Москву».

Слово «слетал» Качалов берет в кавычки. Почему? Видно, у него были какие-то сомнения по этому поводу. Есенин всегда стремился на родину великих поэтов. «Там ведь родились все лучшие персидские лирики», — пишет он 8 апреля 1925 года из Баку.

Но никогда в Персии Есенин так и не побывал. Баку действительно все сделал, чтобы поездка эта осуществилась, но С. М. Киров, возглавлявший тогда ЦК Азербайджана, отсоветовал Есенину ехать. Говорили, что Сергей Миронович сказал Есенину: «В Европе возле вас был близкий человек, а тут вы будете один…» — и упомянул о трагическом конце Грибоедова в Персии.

И все же Есенин имел представление о Персии не только по рассказам брата П. И. Чагина, работавшего одно время в советском посольстве в Тегеране, но, по-видимому, и по некоторым «личным впечатлениям».

П. И. Чагин познакомился с Есениным в феврале 1924 года в квартире народного артиста В. И. Качалова. В то время он был вторым секретарем ЦК Азербайджана и редактором газеты «Бакинский рабочий», на страницах которой впервые были опубликованы многие стихи Есенина.

Чагин и помог Есенину иметь представление о Персии по «личным впечатлениям» — об этом он написал в газете «Приокская правда» (Рязань, 1958 г., № 118): «Поехали на дачу в Мардакянах под Баку, где Есенин в присутствии Сергея Мироновича Кирова неповторимо задушевно читал только что начавшиеся печатаньем стихотворения из цикла «Персидские мотивы».

Киров, человек огромного эстетического вкуса, в дореволюционном прошлом блестящий литератор и незаурядный литературный критик, обратился ко мне после есенинского чтения с укоризной: «Почему ты до сих пор не создал Есенину иллюзию Персии в Баку? Смотри, как написал, как будто был в Персии. В Персию мы не пустили его, учитывая опасности, которые его могут подстеречь, и боясь за его жизнь. Но ведь тебе же поручили создать ему иллюзию Персии в Баку. Так создай же. Чего не хватит — довообразит…»

…И вот уже на следующий день я такую иллюзию создал. Поселил его на одной из лучших бывших ханских дач с огромным садом, фонтанами и всяческими восточными затейливостями — ни дать ни взять Персия! Жил Сергей Александрович на этой даче, говоря его же словами, «как некий хан», но у него и в обстановке созданной ему иллюзии Персии не выходило из головы и сердца родное, рязанское.

В своих воспоминаниях В. И. Качалов рассказывает об одном визите к нему в гостиницу в Баку:

«Приходит молодая, миловидная, смуглая девушка и спрашивает: «Вы Качалов?» — «Качалов», — отвечаю. «Один приехали?» — «Нет, с театром». — «А больше никого не привезли?» — Недоумеваю: «Жена, — говорю, — со мной, товарищи». — «А Джима нет с вами?» — почти воскликнула. «Нет, — говорю, — Джим в Москве остался». — «А-яй, как будет убит Есенин, он здесь в больнице уже две недели, все бредит Джимом и говорит докторам: «Вы не знаете, что это за собака! Если Качалов привезет Джима сюда, я буду моментально здоров. Пожму ему лапу — и буду здоров, буду с ним купаться в море». Девушка отошла от меня огорченная: «Ну что ж, как-нибудь подготовлю Есенина, чтобы не рассчитывал на Джима».

Как выяснилось потом, это была та самая Шаганэ, персианка…»

Это безусловная ошибка: Шаганэ Нерсесовна Тальян познакомилась с Есениным зимой 1924 года в Батуми. В Баку во время пребывания там Есенина она не была, что подтверждается ее собственными воспоминаниями, в которых она говорит: «В конце января 1925 года Сергей Есенин уехал из Батуми, и с тех пор мы не встречались с ним».

Здесь небезынтересно было бы остановиться на трех моментах пребывания Есенина в этот период в Батуми и в Баку. Ялтинский житель, страстный почитатель поэзии Есенина И. А. Синеокий, собравший уникальную есенинскую коллекцию, сообщил мне о том, что ему написала старейшая жительница Батуми, литературный работник А. А. Лаппо-Старженецкая, встречавшаяся там с Есениным в 1924 и 1925 годах: «В конце января в местном театре был организован суд над футуристами. На нем должен был выступить обвинителем Есенин… Его ждали, но он долго не появлялся. Когда же иссякло терпение и выступающих, и публики, раздались быстрые и четкие шаги Есенина между рядами кресел. Перепрыгнув через рампу, Сергей Александрович стал по левую сторону сцены против футуристов. Быстро и молча вытащил из-за пазухи маленькую собачонку, поставил ее прямо против футуристов. Собачка несколько раз пронзительно тявкнула прямо на «подсудимых», и Сергей Александрович тут же подхватил ее… Занавес поспешно задернули. В публике раздался смех, аплодисменты. Есенин тут же вышел тем же путем и так же поспешно, как вошел». (Это сообщение несколько расходится с другими сведениями, согласно которым Есенин должен был выступить на литературном суде не обвинителем, а свидетелем защиты (?!). Об этом говорится в объявлении, напечатанном в батумской газете «Трудовой Батум» 10 декабря 1924 года.)