Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата

   Встреча с греческой королевской семьей вызвала у меня ряд других воспоминаний, относящихся ко времени пребывания в Афинах. Мне вспомнились крайне ненормальные отношения между Россией и Грецией - результат феодального, вернее, помещичьего взгляда семьи Романовых на своих балканских "бедных родственников". Дипломатическому представительству было крайне трудно проводить русскую политику из-за постоянного вмешательства Романовых. Как ни странно это звучит, но и греческие "августейшие родственники" пытались вторгаться в русские дела. Для них это было облегчено тем, что петербургские родственники сплошь и рядом пасовали перед ними. Политические и семейно-династические интересы и в Афинах, и в Копенгагене или Цетине, а порой и в Бухаресте так переплетались между собой, что для лиц, не посвященных в домашние счеты, неизвестно было, где начинаются и где кончаются интересы России. Мои три последовательно сменившие друг друга начальники - посланники Ону, Щербачев и барон Розен - немало от этого страдали. Умный Ону, предвидевший по всем признакам неизбежное падение монархии и близко знавший по обстоятельствам своей службы царскую и королевскую семьи, говорил в тесном кругу миссии: "Ничего не может быть хорошего для России до тех пор, пока ею управляют люди, мнящие себя полубогами". Злосчастного Николая II Ону знал по поездке с ним в бытность его наследником на Дальний Восток в обществе греческого королевича Георгия. Последний держал себя непозволительно всю дорогу и сумел подчинить безвольного Николая. Через четыре года после вступления на престол Николай II, не считаясь со всей политической обстановкой на Ближнем Востоке и поражением, нанесенным Греции Турцией в 1907 г., сделал Георгия верховным комиссаром на Крите. В Швейцарии я встретил греческую королевскую семью уже в другом положении. Она находилась в изгнании как жертва союзного империализма, а Петроград, конечно, не являлся больше для нее покровителем.

   В числе других невольных туристов мы встретили в Цюрихе испанского инфанта Альфонса Бурбонского и его жену инфанту Беатрису, младшую сестру королевы румынской Марии и бывшей великой княгини Виктории Федоровны. Инфанты жили в Цюрихе в довольно стесненных материальных условиях. Принцесса встретила меня в стареньком платье, она была занята перетапливанием масла, которого, кстати сказать, в Швейцарии во время войны было очень мало (масло приходилось продавать союзным и центральным державам в обмен на уголь, которого, как известно, в Швейцарии нет. Ввиду этого швейцарцы после войны занялись электрификацией по возможности всех своих железных дорог). Принц Альфонс, способный молодой человек и прекрасный летчик, слушал в это время лекции в Цюрихском университете, а перед тем он был слушателем в Оксфордском университете. Он много рассказывал о том, что в Англии сильно разрослось рабочее брожение и, как он ожидал, Англию должна постичь такая же социальная революция, как и Россию.

   Время от времени я наезжал хлопотать о визе в Берн, но дело с ее получением сильно затянулось.

   В середине мая 1918 г. в Берн прибыло одно из первых советских полпредств за границей. С тех пор вопрос о моей германской визе стал двигаться гораздо быстрее. Нельзя не упомянуть, что получение полпредством дома бывшей царской миссии в Берне на Юнгфрауштрассе сопровождалось враждебными выступлениями чинов бывшей российской миссии против сотрудников советского полпредства. Первые, несмотря на распоряжение швейцарских властей, не желали добровольно уступать помещение миссии советскому представительству. Эта продолжавшая как бы загробное существование миссия руководилась из Парижа "советом послов" и поддерживала сношения с весьма ограниченным кругом русских в Швейцарии; значительная же часть их вовсе не признавала ни миссии бывшего временного правительства в Берне, ни его консульства в Женеве. Вновь назначенный "посланником" в Швейцарию бывший член Государственной думы Ефремов поступил осторожнее Стаховича и появился в Швейцарии лишь на самое короткое время, не предприняв настойчивых шагов к "закреплению" представительства бывшего временного правительства в Берне. Но парижский "совет русских послов" имел своим представителем в Швейцарии молодого секретаря бывшей миссии Ону, который пытался изображать из себя "русского представителя". Подобные представительства из Парижа организовывались на некоторое время во многих европейских городах, получая определенное содержание из французской казны или из сумм бывшего царского правительства, присвоенных послом Бахметевым в Вашингтоне. Нечего и говорить, что они оказались в роли агентов союзного главного командования.

   Берн 1918 г. был еще полон воспоминаний о В.И. Ленине, который оттуда начал свой путь, когда возвращался в Россию. Мне как-то показали кафе, которое посещал Ленин, чтобы встречаться со своими друзьями. Среди швейцарцев было некоторое количество друзей, преданных русской революции.

   Интересно, что Швейцарии во время мировой войны удавалось сохранять равновесие и выходить с честью порой из весьма трудных условий, в которые ее ставили воюющие коалиции. Швейцарцам удалось сохранить нейтралитет. Этого, однако, нельзя сказать о кантональных властях романской части Швейцарии. Вследствие близкого соседства с Францией они часто во время войны становились на ультрапатриотическую французскую точку зрения, а весьма распространенная газета "Journal de Geneve", выходящая в Женеве, порой оказывалась более нетерпимой ко всему неприятному для Франции, чем органы французской печати. Но отношение иностранного ведомства бернского правительства ко всем находившимся в пределах Швейцарии иностранцам оставалось обычно корректным. Во главе Министерства иностранных дел стоял весьма разумный дипломат Паравичини. Я встречал его еще до войны, когда он был секретарем швейцарской миссии в Петербурге.

   В Швейцарии с самого начала войны стал работать "Международный комитет Красного Креста". Он взял на себя пересылку корреспонденции и посылок, адресованных военнопленным в разных странах. На третий месяц войны он организовал в Женеве обширную канцелярию для ведения этого дела; в ней работали до 2 тысяч добровольных сотрудников. Что касается упомянутого выше интернирования военнопленных в 1918 г. в Швейцарии, то последняя на этом выигрывала. Из-за войны приток туристов до крайности сократился, а за содержание своих военнопленных платили Швейцарии обе воюющие стороны. В частности, нельзя не отметить, что французские "пуалю" ("poilus" - буквально "мохнатые" - так были прозваны французские солдаты самими же французами; это слово означало почему-то "храбрец") появлялись на берегах Женевского озера большими группами, держали себя не только свободно, но и вызывающе и выражались в достаточной мере нецензурно.