Валентин Пруссаков - Оккультный мессия и его Рейх

Первоначально наша организация не имела никакой эмблемы. Позднее это стало необходимо, поскольку мне приходилось наблюдать, как флаги, так эмблемы и значки имеют на толпу какое-то странное психологическое действие. Поэтому и нашей группе нужно было иметь какую-то собственную эмблему.

Наша буржуазия, представлявшая собой остатки старой империи, присвоила себе и старый императорский бело-красно-черный флаг.

Мы националисты, поставившие себе задачей возрождение нашей родины революционным путем, не могли взять этого флага, так как он ассоциировал бы нас с бездейственными, пассивными элементами страны.

Мне самому это было не слишком приятно – я был очень привязан к старому имперскому флагу. Но в конце-концов я пришел также к заключению, что нужно придумать нечто новое.

Для нового флага мы избрали красный революционный цвет, с белым диском посредине, в центре которого был помешен черный знак свастики. Таким образом, были скомбинированы три цвета старой Германии.

Такие же самые значки были изготовлены для ношения на рукаве.

Новый флаг впервые был выкинут летом 1920 года.

Два года спустя у нас уже был и штандарт.

Январь 1921 года был для Германии тревожным.

Парижское соглашение, по которому Германия должна была уплатить союзникам абсурдную сумму в 226 биллионов золотых марок, было утверждено Лондоном и предъявлено нам в ультимативной форме.

Дни шли за днями и ни одна из больших партий не заботилась о том, куда идет страна.

Нас, националистов, это однако не могло не заботить.

Нам нужно было организовать массовый митинг, на котором были бы поставлены на обсуждение вопросы, являвшиеся для нашей страны вопросами жизни и смерти.

Я стал настаивать на скорейшем созыве такого митинга, но почему-то вопрос с ним затягивался. Во вторник 1 февраля я потребовал от партии решительного ответа – когда будет созван митинг. Мне сказали, что ответ будет дан в среду. В среду я повторил свой вопрос и мне ответили уклончиво: оказалось, что нужно было выждать, пока все это не будет решено советом партии.

Тут я потерял терпение и решил организовать демонстрацию протеста на собственный риск.

В полдень я составил текст афиш и снял цирк Крона на четверг 3 февраля.

В те дни это было большим риском. Я не мог иметь никакой уверенности в том, что такой огромный зал будет полон. Кроме того, митинг мог оказаться просто сорванным.

В моем распоряжении был только один день для расклейки афиш. Как назло, к тому же пошел дождь и можно было рассчитывать, что публика на митинг не соберется.

В четверг я достал два грузовика. Грузовики были задрапированы красным и на них поставлены красные флаги. В каждый из грузовиков разместилось по 20 человек наиболее энергичных членов партии, которым был дан приказ объехать весь город и разбросать летучки о том, что вечером будет созван митинг.

Это был первый случай, когда по городу проехались грузовики с агитаторами – не коммунистами.

Не без волнения вошел я вечером в цирк. Какова же была моя радость, когда я увидел, что он был полон. Публики собралось несколько тысяч человек.

Темой моего доклада было «Будущее Рейна».

Я говорил около двух с половиной часов. Нечто подсознательное указало мне, что я сразу же овладел вниманием аудитории и это придало мне смелости.

На следующий день буржуазные газеты поместили отчет об этом митинге. Они назвали его «чисто национальным», но вероятно «из скромности» не указали кто его организовал.

С этого времени наши митинги в Мюнхене стали посещаться очень широко. Мы стали устраивать их раз в неделю, а иногда и два раза.

Постоянным местом этих митингов был Цирк Крона.

Нашим противникам этот успех вовсе не улыбался, и они решили вставить нам палки в колеса.

4 ноября 1921 года мы должны были устроить митинг в Гофбрейхаусзале. На нем должен был выступить и я.

Около шести часов вечера я получил уведомление о том, что наши недруги намерены сорвать митинг.

К несчастью мы узнали об этом слишком поздно.

Когда я вошел в зал, то моим глазам представилась такая картина. Зал был переполнен и полиция больше никого не впускала. Оказалось, что наши враги заранее заполнили зал, а наши последователи оказались за дверьми.

Но это не испугало меня. Я подошел к нескольким юношам и отдал им категорический приказ:

Стоять у дверей и наблюдать. Как только в зале начнется волнение, ворваться и восстановить порядок.

Каждый из этих молодых людей знал, что приказ был нешуточным – в случае неповиновения с виновного сорвали бы значок.

Меня выслушали не моргнув глазом, а затем прокричали «ура». Имея за дверью такую резервную силу, я вошел в зал. Взгляды, с которыми я встретился, были далеко не приветливы. На некоторых лицах я читал самую открытую, непримиримую ненависть.

Тем не менее митинг нужно было начинать.

Я вышел на трибуну и начал говорить.

В самом разгаре моей речи из толпы раздались крики «Свобода» и присутствующие стали вскакивать с мест.

Через минуту в зале начался беспорядок, стали ломать стулья, в воздухе засвистели чернильницы, пепельницы и т.п.

Но это продолжалось недолго.

Мои молодые львята ворвались в зал и через пять минут из носов, голов и глаз непрошенных гостей полилась кровь. Особенно хорошо работал Морис Гесс, мой личный секретарь, которому однако тоже досталось в свалке.

В углу зала столпилась небольшая группа людей, которые жестоко отбивались от моей молодежи.

Неожиданно раздалось два револьверных выстрела.

С чьей стороны они раздались, так никогда и не было выяснено, но во всяком случае они еще больше разгорячили драку. Наши юноши взялись колотить противников с еще большим рвением и вскоре зал был очищен.

Через двадцать пять минут зал был уже всецело в нашем распоряжении. Тогда на трибуну вышел председатель Герман Эссен, который заявил:

– Митинг будет продолжаться!

После этого я снова занял свое место и продолжал прерванную речь.

Когда митинг был уже закончен, в зал ворвались полисмены, которые потрясая оружием объявили нам, что митинг закрывается. Я мог только от души посмеяться, что власть запоздала вмешаться.

В тот вечер мы многому научились сами и дали хороший урок противнику.

6. Вождь и движение

Обычно обыватель радуется, когда узнает о том, что несколько рабочих групп сплотилось в один большой союз. С обывательской точки зрения слабые группировки могут приобрести силу путем объединения в большую организацию. Такое мнение однако совершенно неверно.