Игорь Губерман - Вечерний звон

У Саши с Верой есть дочь Маша, о которой можно многое узнать, прочтя произведение, которое мной было названо -

ОДА НА БРАКОСОЧЕТАНИЕ МАШИ И ИДАНА

С рождения девочка Машаблистала умом и лицом,а Вера была ей мамаша,а Саша был Маше отцом.

Семейством гордилась приличным,где предки – от рава до цадика,однако путем очень личнымвлеклась она с детского садика.

Опасность ее не смущала,и страх был неведом Машуте,верблюдов она укрощалаи прыгала на парашюте.

В науки вгрызалась, как лев,и все начинала с начала,и, шесть языков одолев,девятый она изучала.

Была хороша она в талии,имела бездонные очи,с ней два кардинала в Италиипытались сойтись покороче.

При всей ее женской гармониистреляла без промаха в тире,с ней семь самураев в Япониихотели иметь харакири.

В подарок ведя дромадера,на облик в далекой далииз Франции два гренадера,мечтая о плене, брели.

Кто жар ей ученый остудит?Сошлась бы с каким молодцом,когда ж она трахаться будет? -шептались мамаша с отцом.

У них о потомстве забота,им нянчить хотелось внучат,а Маша научное что-токропала в бессонных ночах.

Однако пришел тот единственный,отменных еврейских кровей,со службой настолько таинственной,что сам же не знал он о ней.

Был духом и телом нормален,шиитов спасал и суннитов,а в Турции спас из развалинчетыреста антисемитов.

Так мужа нашла себе Маша,пошла между них канитель,сварилась любовная каша,к семье привела их постель.

Летай по державам отсталым,но делай детишек, Идан,не век тебе лазать по скалам,от Бога твой хер тебе дан!

Я не могу тут не отметить, как литература благодетельно влияет на жизнь: Маша немедля забеременела, и теперь в ногах всего семейства путается дивный крохотный мальчик.

Мой давнишний друг Володя Файвишевский – очень мудрый и проницательный врач-психиатр. А родился он 22 апреля, что сильно облегчило мне прекрасные потуги сочинительства.

КРАТКАЯ ОДА НА 70-ЛЕТИЕ ДОКТОРА ФАЙВИШЕВСКОГО (КЛИЧКА – ПРОФЕССОР)

Повсюду – совпадений светотень,поскольку неслучайно все в природе:ты с Лениным в один родился день,и ты, конечно, назван в честь Володи.

Как молот, был безжалостен Ильич,безжалостна, как серп, его эпоха;его разбил кошмарный паралич,а ты – мудрец, ебун и выпивоха.

Он тоже, как и ты, талантлив был,однако же вы разны чрезвычайно:он – много миллионов погубил,а ты – немногих вылечил случайно.

Психованность весьма разнообразна,общаться с сумасшедшими опасно,душевная поломка так заразна,что тронулся и ты – но как прекрасно!

Свихнувшись, не жалеешь ты об этом,душой о человечестве скорбя,и каждый, кто пришел к тебе с приветом,излечится приветом от тебя.

Еще не все в России хорошо,еще от ваших жизней длится эхо,того – клянут, что некогда пришел,тебя – благословляют, что уехал.

Перо мое от радости дрожит,и ты меня, конечно понимаешь:он, всеми проклинаемый, лежит,а ты, любимый нами, – выпиваешь.

Сейчас вокруг тебя клубится пир,и ты обязан помнить непременно,что в этот день родился и Шекспир,а ты к Вильяму ближе несравненно.

Аркадий Горенштейн – хирург и по призванию, и по профессии (а это совпадает вовсе не всегда). Притом хирург он детский, и легко себе представить уникальность этого занятия. Наши дни рождения расходятся всего лишь на день, и поэтому мы часто празднуем их вместе. А что на пять лет я старше – тут уж не попишешь ничего.

ОДА НА 60-ЛЕТИЕ АРКАДИЯ ГОРЕНШТЕЙНА

Готов на все я правды ради,варю на правде свой бульон;однажды жил хирург Аркадий,любил кромсать и резать он.

Людей он резал самых разных,но малышей – предпочитал,и в этих играх безобразныхон жил, работал и мечтал.

Мечтал о воздухе он свежем,хотел в Израиль много лет,поскольку мы младенцев режем -едва появятся на свет.

Не всех! Аркадий жил в Херсоне,и словом «хер» я все сказал:он резал Хайма, но у Сонион ничего не отрезал.

Потом он в Питер жить уехал,лечил у пьяных стыд и срам,его работы плод и эхо -у тех – обрез, у этих – шрам.

Разрезав, надо приглядеться,чтоб ясно было, что лечить,а он умел яйцо от сердцалегко на ощупь отличить.

Жена его звалась Татьяна,писала краской на холстах,и без единого изъянабыла она во всех местах.

Он резал всех, как красный конник,ища ножом к болезни дверь,но был аидолопоклонник,и вот – в Израиле теперь.

И тут Аркадий не скучает,он на архангела похожи Божью благость излучает,когда младенец есть и нож.

Не только режа, но и клея,Аркадий грамотен и лих,и плачут бабы, сожалея,что резать нечего у них.

Он за людей переживает,живя с больными очень дружно,и многим даже пришивает,поскольку многим это нужно.

Ему сегодня шестьдесят,и пациентам лет немало,труды Аркадия висяту них, у бедных, как попало.

А сам Аркадии – о-го-го,и, забежав домой однажды,он сотворил из ничегосебе детей, что было дважды.

Прибоем в отпуске ласкаем,любил поесть, но голодал:женой по выставкам таскаем,он у холстов с едой – рыдал.

Живи, Аркадий, много лет,пою хвалу твоим руками завещаю свой скелет -уже твоим ученикам.

О Лидии Борисовне Либединской, моей теще, говорил я и писал уже несчетно. Много лет подряд она к нам приезжает, чтобы в Иерусалиме праздновать очередной Новый год. А некий дивный юбилей она решила тоже отмечать в нашем великом городе. Тогда-то я и сочинил -