Игорь Максимычев - ПАДЕНИЕ БЕРЛИНСКОЙ СТЕНЫ

Перевод с немецкого Доклад Эгона Бара, министра федерального правительства в отставке в университете бундесвера в Гамбурге 19 января 2010 года (рукопись)

Наш важнейший и мощнейший союзник – США – предпринимает основополагающую смену курса своей политики. С момента окончания Второй мировой войны США сознательно пытались сделать недосягаемым свое превосходство. Политика по отношению к Советскому Союзу стала конфронтационной с 1945 года. После утраты монополии на атомное оружие и приобретения Советским Союзом способности нанести удар по Америке с помощью стратегических ядерных ракет пришлось отказаться от стратегии массивного возмездия и заменить ее стратегией гибкого реагирования. Пришлось вести переговоры с Москвой об ограничении стратегических вооружений, хотя сохранялась конфронтационная цель вновь стать недосягаемыми путем вынесения оружия в космическое пространство. После роспуска Варшавского договора стало излишним передовое базирование ракет среднего и ближнего радиуса действия, так называемого ядерного оружия театра боевых действий, с целью ограничить масштабы общей ядерной войны территорией Европы. Оба самых могущественных в мире политика ликвидировали их. Однако конфронтация осталась и достигла своего апогея при принятии гигантской программы перевооружения президента Буша-младшего.

Эта программа, при отсутствии новых угроз, должна была обеспечить недосягаемость мощи Америки благодаря новым наземным, морским, воздушным и космическим системам, включая новое ядерное оружие. Она была внесена на рассмотрение сената за три месяца до 11 сентября и принята практически без обсуждения. Ее апогеем стала стратегия безопасности, провозгласившая право на превентивную войну и нашедшее свое выражение в принципе: «Кто не за меня, тот против меня».

Вспомнить об этом тотальном наследии полезно, чтобы осознать ту фундаментальную смену курса, которую начал президент Обама: от конфронтации к кооперации, от однополюсности к многополюсности, от мирового господства к глобальности, где Америка – первая среди равных. Эта смена курса базируется на понимании, что военной силы Соединенных Штатов уже не хватает для продолжения политики его предшественника, хотя США в военном отношении остаются сильнейшей державой и их потенциал продолжает расти. Здесь сказался растущий вес Китая и Индии, а также осознание того факта, что с опасностями для климата, нехваткой энергии и воды, ростом народонаселения и голодом можно справиться только через сотрудничество.

Фундаментальная смена курса потребует больше времени, чем два президентских срока, которые по максимуму есть у Обамы. Однако она оказывает стимулирующее действие на Германию, поскольку включает в себя новое отношение к нашему стратегическому партнеру России. Ведь речь идет об обоих государствах, которые только и обладают готовым к применению стратегическим оружием и способностью к нанесению ответного удара. Во всяком случае Европа остается под зонтиком устрашения, раскрытым Вашингтоном и Москвой.

Возможности действий для каждой из этих стран складываются на основе анализа реальностей ситуации, на который у нас нет непосредственного влияния. Данный тезис базируется на моем опыте, согласно которому безопасность остается, как и прежде, определяющим элементом поведения государств. В нашей стране этот фактор недооценивается. Это не удивительно, если обратиться к нашей истории, которая привела от упоения силой к забвению силы и подарила объединенной Германии суверенитет и вместе с ним непривычную ответственность исключительно через последовательное использование нашей собственной слабости. Я повторяю: мы не должны ни недооценивать, ни забывать мягкую силу, но восполнять пробелы нам нужно в области полузабытой жесткой силы.

При рассмотрении этой классической разницы не учитывался до сих пор один фактор – речь идет о деньгах, точнее жадности к деньгам. Первой и самой неотложной заботой Обамы было предотвратить экономический коллапс, что он выполнил путем выделения авантюрно больших государственных средств. Отдельные люди не виноваты ни в возникновении, ни в крахе финансовых пирамид. Алчность не является американской монополией. Она преодолевает границы государств, континентов, союзов и разницу в политических системах. Перспективе легкого обогащения не могут противостоять ни банки или правительства, ни сверхбогачи или середняки. В этом смысле можно говорить о всемирном бесклассовом обществе, объединенном жаждой наживы. Финансовые пирамиды и их крах продемонстрировали на практике большинству людей на планете масштабы глобальности, причем убедительнее, чем предостережения о том, что нельзя допускать потепления нашего климата более чем на два градуса к концу столетия. Московское руководство испытало в ноябре 2008 года шок, убедившись в том, что впервые за 400-летнюю историю России не может более суверенно принимать решения о ценах на нефть и газ[213].

Остается открытым вопрос о том, удастся ли воспрепятствовать появлению новых финансовых пирамид? Сможет ли Обама получить необходимую для этого поддержку республиканцев, решающим образом покажет, какими силами он располагает для реализации своего эпохального намерения перейти к глобальному сотрудничеству. Если денежный фактор не будет контролироваться глобальными правилами, миру предстоит хаотическое, во всяком случае непредсказуемое, будущее. На этот фон с многочисленными вопросительными знаками мы должны проецировать наш интерес к стратегическому партнерству с Россией.

Ни одна страна в Европе не добилась за истекшие 40 лет ничего похожего на отношения сотрудничества с Москвой, какие выстроили Бонн и Берлин. Имена таких разных политиков, как Брандт, Шмидт, Коль, Шредер и Меркель, а также равным образом таких несопоставимых руководителей, как Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев, Путин и Медведев, подчеркивают преемственность интересов представляемых ими государств. Эта преемственность оказалась сильнее, чем личные симпатии и антипатии, внутриполитические трудности, осложнения вследствие германского единства и системной смены при дезинтеграции Советского Союза. При взгляде на центр Европы смягчались даже антагонизмы обеих великих держав, и в моменты, когда между Потомаком и Москвой-рекой грозили рецидивы холодной войны, с обеих сторон проявлялось терпение в отношении усилий двух германских государств сохранить выгоды, полученные ими от разрядки. Вечером накануне подписания Московского договора один из советских друзей сказал мне: «Я не знаю, достигнете ли вы когда-нибудь германского единства, но если достигнете, то, поставив завтра подпись под нашим договором, вы сделаете первый шаг к нему». Брандт знал, что Москва будет решающим фактором для германского единства. В американской поддержке он был уверен. Когда Коль не стал ломать здание Восточных договоров, включая договор о границе по Одеру/Нейссе, и подкрепил его предоставлением ГДР несвязанных кредитов, а затем даже заговорил о «дружбе» в отношении СССР (Брандт не решился на это), Горбачев мог быть уверенным в прикрытии с тыла для своей политики в центре Европы и для центра Европы, для своей исторической миссии разоружения как ядерного, так и обычного.