Михаил Пришвин - Дневники 1928-1929

<На полях> Думал, в сене лежу, а оказалось, боком в воде: тепло в воде, потому что холодная роса.

26 Сентября. Ночью дождь. Утром воет сильный ветер.

<На полях> Альфред Викентьевич Катынский приехал искать волков (вчера вечером).

Творчество — это воля к ритмическому преображению хаоса.

Книга Бытия точно иллюстрирует эту мысль. Но в ней нет лица творческого преобразователя хаоса, и единственное место «почил» — неудачно.

Истоки творчества? У поэта любовь.

Неужели я ошибаюсь, и моя сокровенная мысль, взлелеянная мною всей жизнью как бы под ритмические удары кузнецов, обитающих в моей крови, или неверная, или слабое отражение давно уже высказанной мысли какого-то великого человека? Нет, я не боюсь ошибки, потому что вслед за сильной ошибкой моей непременно явится другой человек, который скажет: «То неверно, а вот надо как». Я не боюсь повторения чужой мысли, потому что нет мысли новой, не повторенной кем-нибудь, и новизна каждой мысли состоит лишь в новизне воспроизводящей ее формы в согласии с движением жизни.

Хорошие люди — как часы неслышны.

Есть люди такие хорошие, что все вопросы любви и брака, отношений индивидуальности к обществу лично их совершенно минуют, исчезая в их умном и добром управлении самими собой. Они проходят в жизни малозаметно, как неслышное тикание маятника и бой часов: надо нарочно прислушиваться. Есть несомненно значительное число таких достойных ритмических жизней, влияние которых в многомиллионных массах простого безымянного народа столь же велико, как собрание культурных ценностей, сотворенных гениальными личностями в высшем так называемом интеллигентном обществе. Если бы не было такого ритма в безымянной жизни, соответствующего ритму, заключенному в культурных ценностях, то каким бы образом иногда люди высокой культуры и простейшие, даже неграмотные труженики, понимали и уважали друг друга?

<На полях> Люди тактичные или порядочные — это значит недалекие люди, до слуха которых доходят мерные удары очень отдаленного от них творческого действия жизни и они внешнюю свою жизнь складывают, воспринимая ритм жизни не сами, а через подражание другим. Такие были у нас «кадеты», которые подражали «европейцам».

Буря с дождем. Холод.

Нашли в Поповом Роге 7 вальдшнепов, из которых убили 2-х. Видели двух ласточек.

<На полях> 2 вальдшнепа.

О Легкобытове. Он искал возвращения сокровищ, взятых из жизни человека во имя Божие. Он обращался к хранителям этих сокровищ, поэтам, ученым, предлагая им броситься в «чан» (жизнь) и воскреснуть там вождями народа.

Легкобытов пусть возникнет в Новгороде, где был и Алпатов, Щетинина сделать из Кукарина{42} и вмешать сюда о. Спиридона.

27 Сентября. Хватил сильный мороз. Под сараем сосульки висели до полудня. Солнечный ветреный день. Два каравана журавлей сильно спешили один за другим.

Послали двух петухов к лавочнику Мухотову с запиской, чтобы передал их Тарасихе. Но Кручихин петухов передал Мухотову, а записку забыл. Лавочник был обрадован любезностью и в благодарность прислал нам арбуз.

Лида прислала обстоятельное письмо о ремонте дома, очень хорошо запаковала арбуз, а главное, заметил я, что мясо арбуза на маленьком треугольничке, который вырезал на нем лавочник, было в полной сохранности, не отгрызено, как было бы у каждой прислуги. Я удивился и сказал: «Вот простая смоленская баба, а прямо не подумаешь, что деревенская». Услыхав «смоленская», Е. П. встрепенулась: своих смоленских она никогда не даст в обиду. Она ответила: «Какая же она простая баба! Она жила в сторожке у церковного сторожа, мать служила господам: вот откуда у нее верность!» На это я сказал: «Так ты думаешь, верность у нее от церкви и от господ, но разве в хорошей крестьянской семье, где труд выполняется охотно и в согласии не может зародиться верность сама собой без всяких господ и церкви?» Ефросиния П-а ответила: «Конечно, может, да теперь уж и мало осталось таких, везде разлад».

После того я пытался изложить Пете свою теорию труда, называя собственно трудом ритмическую творческую деятельность человека, а работой — подневольную рабскую «повинность». В процессе беседы явилась настоятельная потребность рассмотрения взаимоотношений интеллигенции и народа, культуры и быта. При этом, во-первых, сразу же надо принять во внимание, что культура и «безымянная жизнь» (интеллигенция и народ) нигде, кроме России, не разграничены так резко. И еще надо помнить одну необходимую поправку: возможно, что я говорю уже о прошлом, что после революции из народа вышло такое множество полукультурных людей, а интеллигенция так поубавилась, что резкое разграничение между тем и другим исчезло. Очень возможно, что самое возникновение в памяти такого разграничения вызывается лишь погремушками Пролеткульта, МАПа, ВАПа и т. п., в действительности же наша пролетарская революция разрешает давно разрешенную в Европе и Америке демократизацию каст (крестьянство наше в значительной степени и до сих пор является кастой: фактически земледелец у нас земледелец только потому, что ему нет выхода в другую область занятий).

Еще одно замечание: нынешнее состояние массы крестьянской только внешним образом подобно дореволюционному, только по нищете, пьянству и хулиганству, изнутри она очень подготовлена к движению из своей касты: с оживлением индустрии в нее ринется целая лавина рабочих из крестьян. (Пример подвижности дер. Скорынино, которая перешла на отруба, но, почуяв перемену положения на коллектив, вернулась к общине.)

Сфероидальное состояние. Из всей физики я больше всего через себя понимаю главу о сфероидальном состоянии жидкостей. Правда, есть на свете против тебя, как против жидкости, раскаленное железо — такие странные вещи есть, что свертываешься от них, как вода при встрече с раскаленным железом, шариком, окруженным и защищенным от огня частью себя самого, обращенного в пар. Вспоминаю один случай и объясняю возможность своего существования после него только сфероидальным состоянием себя самого.

Теперь железо остыло, и моя отдельная жизнь, как частица живой воды, нашла свое место и, сливаясь с другими жизнями, спокойно течет общей рекой в океан. Но воспоминание о встрече с раскаленным железом не оставило меня, и хотя кажется, река течет прочно, внутреннюю истинную природу всего живущего я понимаю в сфероидальном состоянии, расплавленной и защищенной оболочкой из газов.