Нина Соротокина - Бенвенуто Челлини

Вся статуя целиком показывает, что создавал ее ювелир, захотевший тягаться с Микеланджело».

У швейцарцев есть пословица: «Я уважаю ваше мнение, но остаюсь при своем». Я не видела восковой модели, но бронзовый Персей мне очень нравится, очень. А вот еще отзывы наших соотечественников: «Декабрьский туман окутывает площадь; под сводами Лоджии Ланци сижу я, вслушиваясь и вглядываясь в набежавшие воспоминания. Передо мной силуэт Персея с головой Медузы, режущий остриями своих форм мглу, как вспорхнувшая ласточка. За ним уже в смутных силуэтах распластавшийся площадью фонтан. Все изработано вокруг меня шалостями и трудами мастеров» (К. С. Петров-Водкин). Бенвенуто сказал бы — ах, не дали мне «изработать» фонтан!

А вот Гумилев:

Пускай велик небесный Рафаэль,Любимец бога скал, БуонарротиДа Винчи, колдовской вкусивший хмель,Челлини, давший бронзе тайну плоти.

Прочти Бенвенуто эти стихи, он был бы счастлив.

Смута вокруг мрамора

В «Жизни…» Бенвенуто читатель сразу после Персея переносится в 1559 год. Три с лишним года автор выбросил из своего жизнеописания — что, где, когда? В 1555 году кончилась война с Сиеной, гордый город был окончательно присоединен к Тосканскому герцогству. Были большие празднества. Козимо I был счастлив, а для Бенвенуто это были трудные времена. Есть сведения, что он угодил в тюрьму. За что был посажен? Версии две. Первая — опять неуправляемый его нрав взял верх, и он жестоко избил ювелира, мастера золотых дел. Версия вторая — обвинение в содомии. Неизвестно, кто был обвинителем; может быть, та самая пройдоха Гамбетта, мать юного Ченцо, но не исключено, что кто-то другой. Мы даже не знаем, удалось ли ему на этот раз оправдаться. Дживелегов пишет, что, судя по количеству сонетов, им написанных в тюрьме, Бенвенуто пробыл там довольно долго.

Известно, что в 1558 году Бенвенуто ушел в монастырь и принял постриг. Там он и начал надиктовывать свое бытописание. Но через год он уже испросил у церковных властей освобождение от обетов. Дживелегов с большим скепсисом пишет о религиозном чувстве Бенвенуто. Конечно, он основывается на «Жизни…» Бенвенуто, но любая оценка зависит еще и от «погоды за окном». Труд о Челлини издан Дживелеговым в 1929 году. Тогда все вокруг были атеистами, все прославляли республиканцев, борьбу за свободу и независимость, ненавидели тоталитаризм и всех Медичи поголовно. Странно оценивать Возрождение с точки зрения классового подхода, тем более что у нас еще только началась коллективизация, тоталитаризм, казалось, к нам не имел отношения, до 37-го жить и жить, и вера в победу коммунизма была несокрушимой.

Я думаю, что Бенвенуто пошел в монастырь, устав от подлости людской, надо было дух перевести. В монастыре трудился, именно там он начал делать работу не на заказ, а для себя, для души. Это был крест из черного мрамора, на нем распятый беломраморный Христос, «величиной оно (распятие) как большой живой человек».

Вернувшись в мир, он продолжил работу над крестом и загодя начал договариваться с церковниками, где она будет стоять. Вначале он решил установить распятие в доминиканской церкви Санта-Мария Новелла, монахи с радостью приняли этот дар. Бенвенуто даже крюки в стену вбил. Теперь предстояло договориться о главном. Под ногами распятия в земле Бенвенуто хотел установить «небольшой ящик, чтобы войти в него, когда умру». Тут монахи засомневались.

Церковь Санта-Мария Новелла была одна из наиболее почитаемых во Флоренции. Она была украшена дивными произведениями искусства, фрески там писали несравненный Доменико Гирландайо и Филиппино Липпи, там были «Троица» Мазаччо, надгробная плита работы Гиберти и деревянное распятие самого Брунеллески, автора купола Санта-Мария дель Фьоре. Одно дело — дар Бенвенуто присоединится к этим шедеврам, но совсем другое — принять в этом святом месте прах автора. Он не был достаточно знатен и богат для такой чести, а его репутации никак не тянула на звание святого.

— Прежде чем дать согласие, — сказали монахи, — мы должны посоветоваться со старостами церкви.

— Но, братья, — обиделся Бенвенуто, — почему же вы не спросили старост, можно ли мне поставить у вас мой крест?

Старосты дали согласие на «небольшой ящичек в земле», но было поздно. Бенвенуто уже решил отдать свое распятие в церковь делла Нунциата. Там все с готовностью разрешили устройство гробницы, «как мне думается и нравится».

«В это время большой мрамор для Нептуна был привезен по реке Арно…» Мрамор этот ждали давно, гигантская фигура морского бога должна была украсить фонтан на площади Синьории. Мрамор был заказан для Бандинелли. Бенвенуто отчаянно завидовал, но даже себе не мог в этом признаться. Он только говорил, что, «движимый жалостью к этому злополучному мрамору», он желает избавить его, мрамор, от «очевидного зла» — ведь испортит его Бандинелли, он ничего не понимает ни в анатомии, ни в красоте. Бенвенуто пошел к герцогу, состоялся трудный разговор. Герцогиня при нем присутствовала, выражая всяческое негодование из-за претензий Бенвенуто. Спасибо хоть за то, что герцог его выслушал.

— Наша благородная школа стала «преискусной единственно тем, что заставила состязаться всех искусников в их художествах», поэтому появился купол в соборе, «Двери в рай» Санто-Джованни и разные скульптуры, не имеющие себе равных.

— Но уже двадцать лет прошло, как я велел добыть этот прекрасный мрамор для Бандинелли! — воскликнул герцог.

Не торопился Козимо I выполнять свои обещания, время ушло, Бандинелли было уже семьдесят два года. Эта работа была просто ему не по силам. Бенвенуто был настойчив и таки уговорил герцога.

— Ступай, Бенвенуто, и сделай модель Нептуна. Если она будет лучшей, ты получишь этот мрамор.

Бенвенуто сделал два варианта, герцог выбрал лучший. Доброжелатели донесли Бенвенуто разговор герцога с кардиналом Гвидо Асканио. Тот вез из Рима для сына герцога Джованни кардинальскую шапку. По дороге Гвидо Асканио увидел прекрасный мрамор и спросил:

— Кто же будет его обрабатывать?

— Бенвенуто, — ответил герцог, — он сделал прекрасную модель.

Чтобы умилостивить герцогиню, Бенвенуто сделал ей множество самых разнообразных «вещиц моего художества». Он даже показал ей почти готовое распятие и сразу стал расхваливать свою работу и жаловаться на то, сколько сил и денег он на нее истратил.

«— Я купил эти мраморы (черный и белый) на свои деньги и держал молодца около двух лет, который мне помогал; и с мраморами, и с железами, на которых оно укреплено, и с жалованьем оно мне стоило более 300 скудо; так что я не отдал бы его за 2000 золотых скудо, но если ваша высокая светлость желает мне сделать наидозволеннейшую милость, я ей охотно поднесу его и так…»