Омар Брэдли - Записки солдата

Противник не мог не считаться с опасностью английского наступления на Кан. От Кана до Сены по прямой меньше 80 километров, до Парижа только 200, а до линии Зигфрида около 500 километров. Еще большие опасения у противника должен был вызывать открытый характер местности. За Каном простиралась слегка холмистая местность, представляющая собой идеальную территорию для действий танков. Поэтому нельзя винить немцев за то, что они были склонны поверить в намерение Монти прорвать их фронт в районе Кана и развивать наступление к границам Германии.

Нам именно и хотелось создать у немцев такое впечатление. Если бы противник направил свои резервы в район Кана, нам было бы легче выполнять свою задачу.

Когда Монти говорил в школе Сан-Поль о своих планах по захвату Кана, он был настроен очень оптимистически. Показывая на Фалез, он утверждал, что его танки прорвутся в этот город в первый же день высадки. Расстояние от побережья до Фалеза по дороге всего 50 километров, и Монти потребовалось 63 суток, чтобы добраться туда.

В дальнейшем Монти убеждал меня, чтобы я попробовал сделать прорыв танками, наступая с участка высадки "Омаха". Я знал, что провести такой маневр трудно, однако разработал соответствующий план. Как я и предполагал, мы никогда даже не пытались реализовать этот план. В отличие от Монти я предвидел, что мы встретим сильное сопротивление противника на побережье Нормандии.

Монти запретил курить во время совещания в школе Сан-Поль, хотя оно и затянулось. Объявив десятиминутный перерыв, Монти ухмыльнулся, почувствовав подозрительный запах табака. "Когда мы снова соберемся, господа, - сказал он, - можете курить, если хотите".

В комнате послышался смех, так как после перерыва на совещании должны были присутствовать премьер-министр Черчилль и Эйзенхауэр.

До этого времени я видел Черчилля только дважды. В начале весны 1944 г. я сопровождал Черчилля и Эйзенхауэра во время трехдневной инспекторской проверки американских дивизий. 69-летний премьер-министр, который во время англо-бурской войны был военным корреспондентом, бодро ходил по полям, улыбаясь солдатам из-под своего знаменитого котелка. Каждый вечер во время обеда в своем персональном поезде он рассказывал за виски с содой о трудностях и превратностях войны. Раньше Черчилль был настроен против вторжения через Ла-Манш, теперь он относился к нему с энтузиазмом.

Во время инспектирования 9-й дивизии Черчилль признался, что ему до смерти хотелось пострелять из нового американского карабина. Немедленно были поставлены мишени для Черчилля, Эйзенхауэра и меня. Мою мишень поставили на расстоянии 70 метров, Эйзенхауэра - на 45 метров и премьер-министра - на 20 метров от нас. Мы быстро расстреляли по 15 патронов. Мантон Эдди предусмотрительно увел нас, прежде чем мы успели посмотреть наши мишени.

Как-то премьер-министр пригласил несколько старших союзных офицеров на обед в свою резиденцию на Даунинг-Стрит, 10. Зная о привычке Черчилля поздно ложиться спать, я уже примирился с этим, как вдруг заметил приписку на пригласительном билете: "Конфиденциально, возможно будет король".

- Это хорошо, - сказал я Айку. - Может быть, мы пораньше вернемся домой.

Однако король не торопился уходить. После обеда мы перешли в гостиную, где он непринужденно беседовал с нами о предстоящей операции. На время ранги были забыты, и король, кажется, был особенно благодарен нам за неофициальный характер вечера. В первый раз я понял, какая одинокая жизнь должна быть у монарха и как трудно ему иметь друзей вне круга своей семьи.

Мы разошлись в половине второго ночи.

В отличие от вторжения в Сицилию, где мы высаживались в целях маскировки подхода наших кораблей к побережью в 3 часа 30 минут утра, высадка в Нормандии была приурочена к рассвету. При высадке на подготовленное к обороне побережье Франции мы рассчитывали, что наша огневая мощь более чем компенсирует недостаточность маскировки. Мы жертвовали скрытностью подхода к побережью в пользу более точной и сильной бомбардировки. Наметив час высадки после рассвета, мы в два раза повышали эффективность бомбового удара нашей авиации по побережью. Ночью до рассвета ночные бомбардировщики английских военно-воздушных сил подавляли оборонительные сооружения противника на побережье. Едва только они заканчивали обработку побережья, с рассветом наносили удар американские тяжелые и средние бомбардировщики. Флот также мог лучше корректировать огонь артиллерии главного калибра при дневном свете. Это само по себе было чрезвычайно важно, ибо на корабельную артиллерию возлагалась главная задача по обеспечению высадки десанта.

Чтобы с максимальной эффективностью использовать авиацию и флот, мы решили высадить десант не раньше, как через полчаса после рассвета, и не позже, как через полтора часа после рассвета.

Если бы высадка была произведена позднее, противник мог оправиться после бомбардировки английской авиацией. Больше того, каждая лишняя минута светлого времени дала бы врагу возможность усилить сопротивление и подбросить подкрепления.

Кроме значительного превосходства союзников в воздухе и на море, мы имели еще одно решающее преимущество - это выбор времени и места высадки. Пока мы занимались подготовкой вторжения, противник мог только ожидать и гадать, где мы высадимся.

Не зная, где мы нанесем удар, противник был вынужден распылить свои силы вдоль побережья Европы на протяжении 1400 километров. Немцам, несшим все большие потери в России при отступлении на запад, с каждым днем было труднее и труднее оборонять Атлантический вал. Для высадки на берег нам было достаточно сосредоточить силы против какого-либо одного участка обороны противника. При нашей огневой мощи мы могли прорвать этот вал и ввести в прорыв свежие войска.

Хотя противник не мог задержать нас на оборонительных позициях, он мог замедлить наше продвижение, пока Роммель подтянул бы резервы. По существу, к этому и сводилось назначение Атлантического вала. Он должен был ослабить наш удар и расколоть наши силы. Тем временем противник мог бы подтянуть резервы и нанести контрудар. Долговременные оборонительные сооружения являются неоценимыми, если под их прикрытием сосредоточиваются подвижные резервы. Однако без подвижных резервов они теряют всякую ценность. Именно в результате отсутствия подвижных резервов линия Мажино стала ловушкой для французской армии.

Во время штабной игры в школе Сан-Поль Монтгомери сообщил нам, что Роммель обычно вводит резервы в бой сразу же, как только они поступают в его распоряжение. Если он после нашего прорыва будет придерживаться этой тактики, тогда мы сумеем разгромить его резервы по частям и избежим опасности сильного контрудара со стороны противника.