Ольга Грейгъ - «Долой стыд!». Сексуальный Интернационал и Страна Советов
А в середине 50-х, уже после смерти Сталина и после долгих ходатайств мать репрессированной получит из Верховного Суда бумагу: «Приговор военного трибунала от 28.01.47 г. отменить. Дело прекратить за отсутствием состава преступления. Иванову из-под стражи освободить». Измаянная и больная женщина окажется наконец на свободе. Пройдет еще много лет, и она прочтет: «Моя дорогая Елена! …Пожалуйста, знай, что ты была моей первой любовью и мы были очень счастливы вместе, но судьба распорядилась иначе. Мы оба подходим к концу жизни на земле, возможно, мы сможем встретиться на том свете и возместим потерянные годы… С любовью, Эрик».
«Желательно воздержаться от интимных отношений с женщинами», – гласили инструкции военно-морского атташе США, выдаваемые всем членам американских экипажей. Подобные инструкции получали офицеры и сотрудники Британской военно-морской мисси. Но инструкции для того и создаются, чтобы их нарушать, особенно когда ты молод, силен, а вокруг тебя правит Смерть. И ты хочешь доказать, что жизнь, которая может быть скоротечной, для тебя проходит не даром. Ты знаешь, что такое жертвенная любовь к Отечеству, но ты еще хочешь успеть познать самое главное: любовь к женщине.
Несмотря на то, что браки с иностранными гражданами не поощрялись, весной 1945 года 35 советских женщин числились законными женами англичан из числа союзников; юные Шуры, Нади, Люси, Лели носили иностранные фамилии: Гринхолдж, Холл, Хендерсон, Берк, Болтон, Сквайр… Офицерские жены недолго радовались обретенному в конце войны счастью. Гринхолдж покинул Советский Союз накануне брачной ночи. Сквайр, получив приказ вернуться на родину, покинул с конвоем Мурманск, наскоро успев попрощаться с нареченной.
Любовь не выбирает время, не выбирает национальность, не выбирает страну. Советские девушки, избравшие в мужья иностранных офицеров, остались в заложниках у своего государства. И пока они обивали чиновничьи пороги, умоляя отправить их к любимым, их мужья пикетировали здание посольства СССР в Лондоне. 35 молодых женщин еще надеялись, когда в страну прибыл с миссией архиепископ Кентерберийский; они получили аудиенцию у архиепископа и слезно умоляли его пересказать свою проблему на встрече с товарищем Сталиным. На следующий день после встречи в Кремле английские газеты запестрели радостными заголовками: Stalin said yes and 35 happy! («Сталин сказал «да», и 35 счастливы!»). Но счастье улыбнулось лишь 20 – столько новоиспеченных англичанок из числа русских девушек получили дозволение на выезд из страны.
И пока одни наслаждались внезапно полученной свободой, другие еще только надеялись на нее. Ну разве могла не надеяться Клара Холл, носившая под сердцем ребенка от английского мужчины? Могла не теплить надежду Леля Берк, регулярно получавшая от мужа каталоги мебели, в которых должна была отмечать понравившиеся модели, чтоб супруг успел завершить убранство их семейного гнездышка до ее приезда? А разве не верила в справедливость Людмила Сквайр, страстно полюбившая своего красавца офицера, с которым познакомилась, когда тот короткое время служил переводчиком в английской миссии в Архангельске? «Месяц за месяцем 15 жен ждали разрешения на выезд, не зная, что давно перестали быть живыми людьми, превратившись в разменную монету холодной войны», – подчеркнула журналистка «АиФ» Полина Иванушкина, рассказавшая о судьбе одной из женщин из числа жен офицеров-союзников.
Их арестовывали по одной, по две, тихо, без лишнего шума. Сначала была взята Шурочка Гринхолдж. Двоих других – Надю Болтон и Розу Хендерсон взяли прямо в вечерних платьях, когда они выехали из ворот английского посольства на вечеринку; пересадили из машины в «воронок» прямо на Тверской улице, в центре Москвы.
Стены посольства могли служить укрытием, но непродолжительное время; вскоре была вынуждена покинуть здание и Людмила Сквайр. О том, что произошло дальше, в ее коротком монологе:
– Когда за мной пришли и велели взять только самое необходимое, я схватила зубную щетку. Какой-то человек в черном зашептал на ухо: «Бери теплые вещи, теплые!» На Лубянке две недели не давали спать. Требовали оформить развод и признаться в шпионаже на британскую разведку. Я сказала, что слишком люблю этого человека… Тогда пригрозили арестовать отца и мать. Я подписала документы не глядя.
Она получила 15 лет лагерей, Шура Гринхолдж – 10 (ее муж Билл Гринхолдж всю жизнь будет хранить ее карточку возле постели и никогда больше не женится); длительные сроки за любовь получили и другие женщины, по роковой неосторожности имевшие несчастье полюбить иностранцев и выскочить за них замуж. Все они попали за Урал, в суровые лагерные условия, где вместо мужниных ласк и счастья материнства в полную меру познавали ужасы унижения и насилия. Л. М. Сквайр попала на слюдяную фабрику, где условия работы были таковы, что мельчайшие осколки слюды иссекали тонкую роговицу глаз; впоследствии женщина почти потеряла зрение. Все годы нахождения в лагере молодая жена помнила почтовый адрес фамильного имения Сквайров на юго-западе Англии. Уже в 60-е годы она получит наконец весточку от своего мужа, который также будет безмерно тронут тем, что она объявилась, что жива и помнит. Но у него новая семья, любимая жена Наташа, из… русских, с которой он когда-то познакомился во Франции. Профессор Кембриджа станет отправлять посылки своей давней подруге, встреченной в пылу ликования в год окончания Второй мировой. Посылки с диковинной едой и платья, присылаемые из далекой Англии, Людмила будет вынуждена продавать на рынке, чтобы как-то выжить, как-то прокормиться. Ее отца исключат из партии за «непатриотичное воспитание дочери»…
Максимум, что Людмила Михайловна сможет сделать в память этой любви, – не отправлять Питеру Сквайру свои послелагерные фотографии; чтоб в его воспоминаниях хранился броский образ большеглазой девушки. Ее жизнь пройдет в полном одиночестве и завершится скучными годами в Доме ветеранов сцены.
Это лишь несколько имен и историй, открытых уже в наши дни журналистами; а о скольких романтических историях мы уже никогда не узнаем в силу того, что этот секрет каждая советская девушка хотела сохранить в тайне, как можно глубже, надежнее, скрывая и от спецслужб, и от родных, и от… самой себя. А сколько чудесных порывов (Я помню чудное мгновенье: /Передо мной явилась ты /Как мимолетное виденье, /Как гений чистой красоты…) первой Любви закончились не свадебным вальсом, а матерной бранью надзирателей советских концлагерей.
Когда «русские невесты» и «русские жены» вышли на свободу, жизнь для многих из них была кончена; их молодость, красота и здоровье навсегда поглотил ГУЛАГ. Но! Для меня не было ничего трогательней прочесть это признание Валентины Иевлевой, проведшей 6 лет в ГУЛАГе:
