Иван Беляев - Записки русского изгнанника

Счастье мое, что я детально изучил обстановку… В темноте я добрался до наблюдательного пункта 2-й батарей тяжелой бригады, расположенной в районе Корытницкого леса, на опушке которого находился пункт. Он оказался превосходным. С него, в непосредственной близи, были видны главные точки удара, которые отлично наблюдались во фланг и даже в тыл.

С рассветом канонада достигла высшего напряжения. В условленную минуту головной полк бросился в атаку… Изо всех передовых окопов посыпались оборонявшиеся, и все промежуточное поле между 1-й и 2-й зоной покрылось бегущими. За ними, как стадо оленей, как горная лавина, с ружьями наперевес — наши. Незабываемая атака. Немцы мгновенно скрываются, как провалившиеся сквозь землю, за завесой бризантных гранат. Мы переносим огонь всех орудий на вторую зону и на их батареи. Но под пулеметным огнем наши залегли на открытой поляне, где держаться уже невозможно. Полк, брошенный на их поддержку из резерва, употребляет целых два часа, чтоб пройти три версты, отделяющие его от линии огня!.. Наши вынуждены отступить и скрываться в окопах первой зоны до темноты… А немцы уже подвели резервы и реорганизовали оборону тыловой линии.

Военное дело — вещь простая. Технические данные, касающиеся вооружения, подготовки позиций, сообщений и связи, всегда будут находиться под контролем натасканных специалистов, но бои, стратегические движения, сама душа войны требуют прежде всего здравого смысла и тех качеств, которые в течение тысячелетий являются отличительными чертами войны: личная храбрость, стойкость, самоотвержение, неутомимость, быстрота ориентировки и соображения.

Военная операция может быть успешна, лишь когда она всецело находится в руках одаренного подобными качествами. И степень успеха ее находится в зависимости от времени, употребленного на ее подготовку.

В данном случае в глаза бросается недостаточная обдуманность решения. Наполеоновское «tentez partout et puis osez» было переведено на «толпитесь тамо и сямо», и везде противник успевал подвести свои подвижные резервы, которые тотчас же восстанавливали положение. Суворовский принцип: «глазомер, быстрота, натиск» сводился к одному лишь натиску и бесполезному пролитию крови.

Но были еще и грубые ошибки в технике деталей: в момент атаки гвардии артиллерия замолчала — по недостатку снарядов, в самую решительную минуту. Подступы, дававшие возможность сближения с противником, не были рассчитаны на носилки для раненых. В результате они были забиты телами, и для атаки не оставалось ничего другого, как идти в открытую, как это было в «квадратном лесу», или тратить два часа, чтоб пройти три версты, как это было под Корытницей. В конечном результате, в море крови потонули последние кадры, угас последний порыв.

Севочкины именины

Безумный пир, безумное похмелье…

Пушкин.

Из-под Корытницы мы попали в Блудовские хутора, в 3-й Туркестанский корпус. Но не успели осмотреться, как скользнули далее к югу в Подкамень, где я встретил своего бывшего курсового офицера В.Д.Турова, уже успевшего попасть в генералы, поссориться со своим корпусным командиром и снова, в начале войны, оказаться в армии уже в качестве начальника артиллерии корпуса.

Встреча была далеко не сердечная. Меня поразило, что из живого дела Владимиру Дмитриевичу удалось создать такую мертвечину. В огромной комнате за столами сидело несколько десятков офицеров с линейками и циркулями в руках, нанося на карты румбы замеченных батареями неприятельских орудий в ожидании распоряжений начальства, которое собирало эти данные каждые три часа, но без чьего распоряжения никто не был вправе открыть огонь.

Через полчаса я вернулся к своим, но, к великой радости, нашел там уже телеграмму о новом передвижении к югу, где после двух-трех скачков, наконец, попали на позиции 6-го корпуса под Олеювом. Батареи сразу получили отдельные задачи, а я временно остался на квартире вблизи штаба корпуса, занимавшего участок довольно широкий по фронту.

Петербург в это время переживал февральские дни. Но здесь, на позициях, это еще мало отражалось на нашей жизни, пользуясь наступившим затишьем, каждый проводил время по-своему.

Обосновавшись, я старался познакомиться с положением на фронте и, в то же время, войти в контакт с артиллерийским начальством и с командовавшими боевыми участками. В Олеюве я познакомился с полковником Сушко, командиром 6-го мортирного дивизиона, временно и.д. начальника артиллерии и тотчас же получил приглашение от находившейся с ним супруги, старинной знакомой семьи моего отца. Я помню отзыв о ней моей мачехи: «Она очень милая, эта мадам Сушко». Она действительно оказалась очень радушной, хлебосольной и приветливой хозяйкой.

— Вот и кстати, — встретила она меня, протягивая обе руки. — Послезавтра Севочкины именины. Приезжайте непременно к восьми часам и привозите вашего адъютантика. Ждем вас обоих.

Под ее бдительным надзором десяток артиллеристов мыли и чистили помещение сельской школы, украшая его гирляндами еловых ветвей и разгребая сугробы снега у входа.

— А кстати, за вами три фунта масла. А вы, доктор, не забудьте насчет алкоголя,

Сам Севочка, полный приземистый человечек с небольшими висячими усами, усердно пыхтел папиросой, но, видимо, относился ко всему с пассивностью, выработанной годами.

В назначенный час мы с Лером уже подкатили на легких саночках к крыльцу школы. Она была неузнаваема. Стены тонули в зелени, окна маскировались легкими занавесочками. Полы были начищены и натерты воском. Приглашенные — свои, офицеры, врачи, сестры милосердия — толпились около столов, накрытых белоснежными скатертями и заставленных всевозможными заготовками.

Милая хозяйка сразу же подошла ко мне, прося занять место в голове стола напротив Севочки, который уже погрузился в мягкое кресло с сосредоточенным видом человека, готового приветствовать многочисленное собрание демосфеновской речью.

Хозяйка намеревалась усадить меня рядом с высокой стройной красавицей в элегантном костюме сестры милосердия, но я почувствовал, что нарушаю этим чьи-то жгучие интересы, и убедил ее, что я старый солдат, совершенно позабывший общественную жизнь, не имею никаких прав на исключительное внимание элегантных дам. Благодаря этому, я очутился в противоположном конце длинного стола, где образовалась «траншея» завзятых кутил, возглавляемых типичным мортирным офицером, огромным и тучным, с характерной маленькой бородкой на красивом, но слишком полном лице с поразительно правильными чертами.