Борис Тихомолов - Небо в огне
В сумерках, когда впереди уже показались домишки станции Соленое Озеро, на них наскочил патруль. Это были полицаи из татар. Пять человек с винтовками.
— Стой! Кто такие? Откуда идете? Куда?
— Да мы гражданские, цивильные… — начал было Алексеев.
Старший из них, гололобый, с широко расставленными глазами, с нескрываемой ненавистью уставился на задержанных:
— Молчать! Идите вперед.
Пошли. По каким-то задворкам, по узкой улочке. Из темноты навстречу внезапно появилась фигура. Яркий луч фонарика резанул по глазам.
— Хальт!
Гололобый, выйдя вперед, что-то сказал по-немецки, потом, обернувшись, коротко бросил:
— Документы!
Алексеев и Андрей достали свои бумажки. Офицер, осветив листки фонариком, тут же вернул их:
— Гут! — и что-то спросил. Гололобый перевел.
— Почему нарушаете комендантский час?
— Не успели, господин офицер, — ответил Алексеев. — Собрались переночевать, да вот…
Гололобый, сопя от злости, перевел.
— Гут! — повторил офицер и что-то добавил.
— Можете идти, — разочарованно сказал гололобый. Офицер ушел, освещая себе путь фонариком, куда-то исчезли и полицаи.
Алексеев вытер холодный пот со лба:
— Уф-ф-ф! Пронесло…
— А эти, г-гады! — с сердцем проворчал Сергеенко. — Лизоблюды фашистские! — И умолк, словно сказал что-то лишнее.
Некоторое время стояли в растерянности: куда, идти? Но где-то неподалеку вдруг зашипело, лязгнули буфера и продудела дудка сцепщика.
Побежали на звук. Кривая улочка вывела прямо к станции. Шипел паровоз, роняя из колосников на путь раскаленную угольную крошку. Темнота гудела выкриками, металлическим лязгом оружия, звоном солдатских котелков. Длинный товарный состав растворялся в ночи, но все равно были видны площадки с пушками и танками и разверстые пасти вагонов, светящиеся огоньками сигарет. Эшелон отправлялся на восток.
У ближайшего к паровозу вагона друзья "разглядели две грузовые автомашины, и какой-то солдат метался от машин к вагону, выкрикивая ругань.
Алексеев дернул за рукав товарища:
— Чего это он? Подойдем поближе. Подошли. Немец, пробегая мимо, вдруг остановился, подлетел, уставился в упор и радостно вскрикнул:
— О-о-о! Руссиш?! — Замотал головой, замахал руками. — Шнель! Шнель! Скоро! Трахеи хельфен! Носить, помогай картофельн!..
Алексеев обрадовался не меньше немца:
— Ч-черт побери, куда уж лучше! — сказал он. — Андрей! Поможем рейху?
— Райх! Райх! — подхватил немец. — Райх гут! — И тут же принялся подгонять: — Шнель! Шнель! Траген!
Мешки были тяжелые, и пока перебросали их в вагон, выбились из сил. А немец торопил, торопил.
Наконец все — последний мешок! В ту же минуту засвистел паровоз я, громко пыхтя, начал трогать. Немец подскочил к двери, принялся задвигать. Алексеев, стоявший тут же, похлопал немца по плечу:
— Эй! Эй! Камарад, так нельзя! Мы, — он стукнул себя в грудь кулаком, ехать надо. Райзен. Понимаешь? Немец оттолкнул Алексеева:
— Нихт райзен, ферботен!
Паровоз: вах-вах-вах-вах! — пытался тронуть с места состав. Колеса, буксуя, высе" али искры, а немец никак не мог задвинуть дверь. Это Алексеев незаметно подложил под ролик картофелину.
Наконец поезд тронулся. Немец заметался, закричал и, махнув рукой, бросился бежать к хвосту состава.
— Гутен абенд! — озоруя крикнул ему вдогонку Алексеев и, подтянувшись на руках, влез в вагон и подал Андрею руку.
— Все в порядке! Как в международном!
Друзей охватила радость. Ощущения, которые испытывали сейчас Анатолий и Андрей, не поддавались никаким измерениям. Оба были счастливы безгранично. Они хорошо понимали — что значит выбраться из Крыма через Сиваш, тщательно охраняемый немцами. Случай, подвернувшийся им, был просто исключительным!
Поезд шел медленно, и это настораживало. Улетучивалось счастье.
— Наверное, перед мостом, — сказал Сергеенко.
— Надо задвинуть дверь.
Задвинули, и в густой темноте вагона вдруг почувствовали себя неуверенно.
— Как в мышеловке, — сказал Сергеенко.
— Да, — подтвердил Алексеев. — Если они накинут засов, мы попались. А там, куда нас привезут, церемониться не будут.
Помолчали, _сидя на мешках. Что же делать?
— Стоп! Я вспомнил, — сказал Алексеев. — Рискованно, но надо. Откинем запор с другой стороны!
— На ходу? — удивился Сергеенко.
— А что же, ход-то тихий.
— Ладно, — подумав, согласился Андрей. — Давай я пойду.
— Как хочешь.
Отодвинули дверь. С темного неба замигали звезды. Пахнуло юочной прохладой и сыростью. Сиваш был близко.
Оглядевшись по сторонам, Андрей спрыгнул на хрусткий гравий, и почти тотчас же поезд, сбавив ход, затормозил и остановился. Вдали послышались голоса, хруст гравия под множеством ног. У Алексеева екнуло сердце: Шатруль!" Торопливо задвинул дверь, сердце резануло визгом роликов. В то же время настороженным ухом он слышал шаги Андрея и словно бы видел его: вот он поднырнул под вагон и шарит рукой по задвижке. Что-то долго уж очень!..
Кинулся к левой стороне, приложился ухом к двери, спросил тихо:
— Андрей! Андрей! Что там у тебя?
— С-сволочи! — прошипел Андрей. — Закрутили проволокой. Сейчас откручу…
А шаги патруля все ближе и ближе. Наконец, с тихим скрипом откинулся запор снаружи, и совместными усилиями дверь была отодвинута.
Анатолий втащил Андрея.
— Закрывай скорее!
Задвинули и замерли, стараясь не дышать. Немцы, перекликаясь, остановились у вагона. Чей-то строгий голос выговаривал кому-то, тот огрызался.
— Картофельн! Картофельн! — твердил он, и Алексеев по голосу узнал немца, грузившего картофель.
Внезапно правая дверь отодвинулась. Алексеев надавил на плечо Андрею:
— Ложись! — И оба упали на пол, прячась за мешки.
Метнулся луч фонарика, пошарил по углам и погас. Дверь с грохотом задвинулась, звякнул запор. Шаги удалились.
Рано было еще ликовать, но все же они вполне заслужили эту радость.
— Молодец, Анатолий! — шепнул Сергеенко. — Если бы не твоя хитрость…
— Ладно, — ответил Алексеев. — Я тут ни при чем. Скажи спасибо Джеку Лондону.
— Джеку Лондону? Американский писатель? Не читал. Но что он хороший парень — это точно!
И в полку появилась "нулевка"
Стоял июль месяц, была летная страда. Мы летали почти без отдыха, ощущая отчетливо, как гнется враг, уходя от нас все дальше и дальше на запад. И карты наши были сплошь разрисованы волнистыми линиями, обозначавшими обстановку на фронтах. И линии эти тоже двигались на запад. Враг, отходя, концентрировал технику, укреплял, бетонировал рубежи. И именно сейчас, как никогда, нужны были тяжелые бомбы. И мы их возили. Бомбовая загрузка полка увеличилась чуть ли не вдвое, но все равно, больше нашей эскадрильи никто не поднимал. Наш рекорд с Алексеевым — две с половиной тонны — оставался непревзойденным. И бомбы теперь рвались на территории врага. В боевом донесении не было горестных записей: "Витебск — ж. д. станция" или "Брянск — вокзал товарный", а стояли заграничные названия, но еще пока не немецкие: "Янув", "Турбя", "Будапешт".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});