Владимир Голяховский - Это Америка

Палатная сестра сочувственно кивала головой:

— Правильно он говорит, все они живут в Америке за наш счет, мы за них платим налоги. Их бы в страну не впускать, а им наоборот, создают все условия для безделья, это развращает их, — она даже плюнула в сторону крикуна.

Лиле интересно было слушать, как такие же чернокожие эмигранты, рабочие люди, относились к тем паразитам, которые составляли большинство в их районе.

И через несколько дней после введения антибиотиков температура пациента не снизилась. Это было удивительно. Палатная сестра рассказала Лиле:

— К нему каждый день приходят друзья и тайком вкалывают наркотики прямо в катетер для антибиотиков. Это разве люди? Совсем без мозгов. Когда я даю им таблетки для обезболивания, то всегда стою и жду, пока они проглотят. Иначе изо рта вынимают и продают по пять долларов за штуку. Гидрокодон даже за десять продают.

А однажды этот пациент исчез — просто сбежал из госпиталя с катетером в вене. Лиле, как и другим врачам, приходилось себя пересиливать, чтобы проявлять гуманизм и врачебное сочувствие к таким пациентам.

В этом районе полностью отсутствовал основной элемент социальной структуры общества — нормальная семья. Практически ни у кого из пациентов не было семьи. Но в истории болезни полагалось записывать семейное положение.

Однажды Лиле привезли на каталке толстую, в три обхвата, чернокожую женщину двадцати восьми лет:

— Вы замужем?

— Не — е, я незамужняя, док, — хихикая, отвечала толстуха.

— Живете одна?

— Нет, я живу с детьми, док.

— Значит, был муж?

— Какой муж? Я же говорю, док, незамужняя.

— Сколько у вас детей?

— Восемь, док. У меня их восемь.

— Как же вы их кормите?

— Я получаю на них пособие, док, город платит мне тысячу двести долларов в месяц.

— Ну, это другое дело. Сколько вашему старшему?

— Четырнадцать.

Лиля быстро подсчитала: она родила его, когда ей самой было четырнадцать.

— Что он делает, учится?

— Я не знаю, — безразлично махнула она рукой, — он уже год как сбежал из дома.

— Значит, за него пособие уже не платят?

— Получаю, док. Мне надо бойфренда содержать. Он на мои деньги живет.

— Что ж ваш бойфренд не работает?

— Ему шестнадцать, док.

Ах вот оно что… Во многих случаях отцов детей просто не знали и, очевидно, не очень этим вопросом интересовались. Отцами могли быть родственники или даже братья. В этом обществе, больше похожем на звериное, это ни грехом, ни странностью не считалось. И, несмотря на все и всяческие кровосмешения, практически никогда в госпиталь не приводили изнасилованных девочек — насилие над малолетними было делом обыденным.

Многие эмигранты с островов Карибского моря с одинаковыми фамилиями не знали английского, разговаривать с ними было очень тяжело. Докторам приходилось выучивать ходовые фразы на испанском, и Лиля тоже запомнила несколько фраз и вскоре могла общаться с этими пациентами без переводчика. Ей нравились испанские слова — короткие, яркие, простые.

Одна группа, с которой она столкнулась впервые, вызвала у Лили большое удивление и даже отторжение. Однажды Лиля принимала пациентку, непохожую на жителей этого района: перед ней стояла красиво одетая высокая чернокожая женщина в модных туфлях на высоких каблуках. Она выглядела богато и вела себя жеманно. Пышная прическа, большие золотые серьги, яркий грим, много ненужных ужимок. Большой рост и низкий голос пациентки показались Лиле странными. Она спросила:

— На что вы жалуетесь?

— Я пациентка доктора Хашмата.

Странный ответ. Хашмат, пакистанец, очень искусный хирург, заведовал урологическим отделением. Лиля переспросила.

— Я пришла на операцию.

В это время пришел сам Хашмат и весело заговорил с пациенткой:

— Ты уже закончила подготовку? Место готово. Операция завтра утром.

— Что мне записывать, на какую операцию она идет? — спросила его Лиля.

— Операция по перемене пола (Sexual reassignment surgery).

Лиля застыла от неожиданности — так вот что это за «женщина»…[89]

На улицах вокруг госпиталя люди жили какими-то странными стаями, как животные на своих территориях. И как животные враждовали между собой, уродовали, убивали. Если в район случайно попадал незнакомый человек, жизнь его оказывалась в опасности.

На одном из ночных дежурств Лили медики и полицейские быстро вкатили в неотложку каталку, на ней лежал высокий белый юноша. Врачи и сестры подскочили к каталке:

— Что случилось?

— Нашли на улице, лежал подстреленный.

Лиля склонилась над красивым лицом, стала щупать пульс на шее — ничего. С тела быстро срезали рубашку — на груди зияла рана с запекшейся кровью. Полицейский сказал:

— Он уже час там пролежал. Мы привезли, чтобы протокол составить. Свидетели рассказали: парень провожал девушку и шел обратно по улице, кто-то подстрелил его прямо из окна дома. Мы уже сообщили родителям убитого.

— Кто подстрелил, почему?

— А так просто, для удовольствия, как дикари убивают. Таких стрелков много.

Боже мой!.. Лиля смотрела на безжизненное стройное тело юноши, он был возраста ее Лешки. Господи, а если бы это он провожал девушку… Она записывала протокол осмотра: «Одна огнестрельная рана на левой стороне груди», и ее руки дрожали. Она думала: «Сейчас приедут его родители… увидят… как это все ужасно!..»

На другом дежурстве Лилю срочно вызвали в неотложку. На каталке лежал пожилой, элегантно одетый белый мужчина с окровавленной головой, без сознания.

— Что случилось? — спросила Лиля у доставившего его медика.

— Нашли лежащим на улице возле здания масонской ложи. Очевидно, нападение.

Полицейский, приехавший с ним, добавил:

— Ни бумажника, ни документов при нем не оказалось, украли, конечно. Я подобрал рядом с ним эту книгу, — и он протянул ей окровавленный томик.

Лиля посмотрела название: «Путеводитель по архитектуре Бруклина», британское издание.

Рентгеновский снимок показал перелом черепа. Лиля зашивала рану, а операционная сестра приговаривала:

— Да это разве люди здесь живут? Это же животные какие-то, еще хуже животных.

Повреждение оказалось тяжелое, Лиля выхаживала больного, как могла. Через несколько суток больной застонал и пришел в себя:

— Что случилось?.. Где я?..

— Вы в госпитале. У вас повреждение головы. Вы помните, что с вами случилось?

— Ничего не помню…

— У вас была потеря сознания…