Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль
2
В доме Гинцберга его ожидал сюрприз: в гостиной, куда Пинхас вошёл вслед за Ашером, оказался и Вейцман. Удивление сменилось улыбкой, пасмурное настроение хмурого дня развеялось и просветлело. Ощущение одиночества, возникшее и нараставшее с прошлой ночи, исчезло, и он опять поверил в существующее и неистребимое братство единомышленников.
— Шалом, Пинхас, — посмеиваясь, произнёс Вейцман. — Рано утром я поспешил отправить Ашеру телеграмму. Хотел предупредить, что Вы к нему придёте и попросить сообщить мне о вашей беседе и её результатах. Но, поразмыслив, решил присоединиться к вашему разговору, сел на поезд и сразу сюда. Мы с Ашером дружим много лет, со Второго Сионистского конгресса, хотя в некоторых вопросах расходимся во мнениях.
— Я уже не раз сталкивался с разными точками зрения, — улыбнулся Рутенберг. — Сионизм настолько многолик, что я боюсь за его здоровье.
— Да, это проблема, уважаемый гость, — присоединился к разговору Гинцберг.
Худощавый пожилой человек, известный во всём еврейском мире по имени Ахад-ха-Ам, сверкнув стёклами очков, посмотрел на Пинхаса добрым внимательным взглядом.
— Я уже на Первом конгрессе понял, что политический сионизм Герцля и Нордау далёк от еврейских ценностей и традиций и предложил концепцию «духовного сионизма».
— Я читал Ваши статьи, дорогой Ашер, и понял, что заселению Эрец-Исраэль Вы предпочитаете рассеяние, — заметил Пинхас.
— Не совсем так, Пинхас. Я считаю, что нашему народу, чтобы он сохранился и не растворился среди других народов, необходим мощный духовный центр. В него должна превратиться Страна Израиля благодаря возрождению и накоплению еврейских ценностей. В этом заключается историческая миссия поселенцев. Именно это будет питать национальное самосознание и сохранять единство народа в странах рассеяния.
— А я думаю, Эрец-Исраэль для того, чтобы там жить, а не восхищаться ею со стороны, — возразил Рутенберг.
— Ашер, наш гость приехал в Лондон не для того, чтобы любоваться его красотами, — уже серьёзно сказал Вейцман. — Он передал министру Грею петицию.
— О чём она? — спросил Ашер.
Рутенберг открыл папку и протянул Гинцбергу переплетённый документ. Он быстро его пролистал, и, закончив чтение, посмотрел на гостя.
— Идея легиона серьёзная и Вы хорошо её обосновали. Но, по-моему, преждевременная. Я боюсь, Османская империя, узнав о решении английского правительства создать военные еврейские формирования, выгонит нас из Палестины.
— Она не успеет применить репрессии, Ашер, — возразил Рутенберг. — Всё идёт к тому, что Германия очень скоро втянет её в свою кампанию. Тогда ничто не будет препятствовать Британии и Франции ввести туда войска.
— Возможно. Но мне кажется, здешние сионисты пока не готовы к таким демаршам, — сказал Гинцберг. — Есть хорошая русская поговорка: «Соловья баснями не кормят». Предлагаю перекусить и выпить за встречу.
Стол был уже накрыт для лёгкого ужина. Рутенберг заметил, как во время разговора в гостиную несколько раз заходила женщина средних лет в длинном платье с покрытыми платком чёрными волосами и приносила посуду и блюда с едой. Он слышал, что Ашер, получивший в доме отца, богатого торговца и правоверного хасида, традиционное еврейское воспитание, по воле родителей женился на религиозной девушке в юношеском возрасте.
— Спасибо, Ребекка, — поблагодарил Гинцберг.
Сели за стол. Хозяин разлил по рюмочкам красное вино, посмотрел на гостей, кивнул им и молча выпил. Всё самое важное, что объединяло их, троих российских евреев-эмигрантов, было уже сказано.
Глава II. Еврейский легион
В Женеве
Проехав с севера на юг всю Францию, Рутенберг оказался в Женеве. Сегодня в первый день ноября в живописном тёплом городе на берегу озера ему бы хотелось отдохнуть от дел, множившихся и плодившихся день ото дня. Да, он уже не мог и не желал от них отказаться. Он вершил миссию, которую возгласил и принял на себя. Так еврейские пророки пытались вернуть свой народ на предназначенный ему путь. Они были избраны волей Всевышнего, который тогда был в постоянной связи с ними и говорил их устами. Рутенберг был далёк от мысли о своей избранности. Горевшая в нём страсть положить конец страданиям народа и вернуть его в обещанную ему страну давала силы и побуждала к действию. Но он устал. Ведь он всего лишь человек и возможности его не безграничны. Ему многое удалось в эту поездку. Возможно, никто бы не смог за такое короткое время столько сделать. В Бордо он достучался до руководителей Франции и завязал знакомство с бароном Ротшильдом. В Лондоне он передал петицию министру иностранных дел Эдуарду Грею и познакомился со многими людьми, участие и поддержка которых его идеи и цели ему очень важна. Он понимал, что дело сдвинулось с мёртвой точки и следует ожидать какого-то решения правительства Великобритании. Да и премьер-министр Франции тоже проявлял заинтересованность.
Ему следовало выехать в Италию, но обстоятельства задерживали его в Женеве. Некоторое время назад, уже на обратном пути, он понял, что в Италии для национального воодушевления очень нужен знаменитый человек. Выбор пал на поэта-сиониста Хаима-Нахмана Бялика, который сейчас находился в Швейцарии. Самым подходящим для его поиска человеком был, конечно, Давид Гольдштейн. Пинхас направился на почту, сел за
