Хрисанф Херсонский - Вахтангов

— Ничего, ничего, соберитесь.

Начали. Это было единственный раз, когда он видел свою «Турандот» всю подряд, в гриме и в костюмах.

Провожая студийцев домой, он шутил:

— Наши зрители, те, кто далеко живет, уже собираются на спектакль, а мы еще только снимаем гримы.

У него нет сил двинуться. Он звонит домой, чтобы его не ждали до утра, ложится в кабинете на диван.

Вахтангов, больной, одинокий, переживает страшные минуты. Он знает, что в театре он один. Никто его не услышит. Сцена с декорациями «Турандот» погружена в темноту. Горят только дежурные лампочки. На площадку недвижно легли косые черные тени. Спят в вышине переплеты колосников. Сливаясь с сумраком, молчат софиты, падуги, «сукна» — свидетели всего, чему отдал Вахтангов жизнь, немые друзья его гения… Молчат «китайские» легкие балкончики, витые колонны, фонари, занавеси ханского дворца… Завтра вернется сюда волшебная жизнь, созданная фантазией Вахтангова…

Снова приступы боли. Евгений Богратионович начинает кричать. Его голос, его стоны разносятся по пустому театру.

С зимним рассветом Надежда Михайловна вышла навстречу по арбатским переулкам. Увидела извозчика. В санях лежал Вахтангов. Подъехали к подъезду. Евгений Богратионович оперся на руку жены, поднялся и, еле передвигая ноги, двинулся к дверям.

Извозчик иронически протянул вслед:

— Э-эх, барин… Плохи твои дела.

А режиссер, уже не вставая дома с постели, сочинял на другой день текст веселых острот для исполнителей масок: заикающегося Тартальи, говорящего на «рязанском арго» Панталоне, иронического скептика Труффальдино, мрачноватого в своих шутках Бригеллы. Остроты безоблачны и искрятся юмором.

2

Он весь — дитя добра и света,Он весь — свободы торжество!

27 февраля 1922 года в переполненном зале на Арбате под звуки веселого праздничного марша четыре итальянские народные маски в шуточных ярких костюмах — Тарталья, Панталоне, Бригелла и Труффальдино — выходят перед занавесом, склоняются, приветствуя публику в почтительном поклоне, и звонко, дружно оповещают:

— Представление сказки Карло Гоцци «Принцесса Турандот» начинается!

Движения у них легки, полны грации. И особое обаяние в том, как музыкальный ритм безошибочно находит свое пластическое выражение. Вот все четверо надели живописные театральные головные уборы, и Тарталья — Щукин громко командует: «Парад!» Вместе с Панталоне он приоткрывает занавес и выпускает на авансцену вереницу женщин-актрис в вечерних платьях и вереницу мужчин-актеров в строгих черных фраках. Все участники спектакля, подхватив ритмическую «запевку» четырех шутников, торжественно идут в таком же безупречном темпо-ритме, каждое их движение слито с воодушевляющим маршем. Они держатся скромно, пожалуй, подчеркнуто сдержанно. Бог знает, сколько волнения кроется за этой сдержанностью… Молодые актеры еще никогда не были в таком смятении.

Никто не может выключить из сознания, что Вахтангов больше не встанет с постели, что на днях он провел свою последнюю в жизни репетицию, последний раз поднимался на подмостки. Все мысли обращены к нему. Он не в силах прийти, чтобы ободрить, как всегда делал, актеров перед выступлением. И нет ли величайшего оскорбительного цинизма в том, что они должны сегодня смеяться, острить, веселиться и веселить, когда он даже не может увидеть свое последнее произведение и в одиночестве умирает?

Но спектакль, рожденный из волшебных рук Вахтангова, начат по его приказанию. Сегодня Евгений Богратионович сдает «Турандот» миру и прежде всего Константину Сергеевичу Станиславскому. Отступать некуда. За чертой сцены у исполнителей жизни сегодня нет.

На торжественную генеральную репетицию приглашен весь состав МХАТ, двух его студий и студии «Габима». В зале и на сцене — почти все, с кем Е.Б. Вахтангов делил победы и поражения последних лет. Здесь его учителя, товарищи и ученики. Для одних после «Свадьбы» и «Чуда св. Антония», после «Эрика XIV» и «Гадибука» он стал признанным выразителем их давних затаенных замыслов; для других — вождем, который впервые открыл им широкие дороги, ведущие в искусство и в саму жизнь.

Вот участники представления выстроились во всю ширину сцены. Каждый занял свое место. Марш смолк. Притихший зал, кажется, слышит само биение сердец актеров, готовых к труднейшему испытанию… У некоторых на глазах слезы. В глубине зала послышались чьи-то подавленные рыдания. Завадский должен представить зрителям всех участников. Но перед этим он сегодня зачитывает письмо Вахтангова:

«Учителя наши, старшие и младшие товарищи! Вы должны поверить нам, что форма сегодняшнего спектакля — единственно возможная… Мы искали для Гоцци современную форму, выражающую Третью студию в ее сегодняшнем театральном этапе… Мы еще только начинаем. Мы не имеем права предлагать вниманию зрителей спектакля в исполнении великолепных актеров, ибо еще не сложились такие актеры…»

Завадский, читая дальше, представляет публике основных исполнителей. Следуют фамилии художника, композиторов… «Оркестр образован из студийных сил… Здесь всякие инструменты, вплоть до гребешков… За правильность оркестровки ручаемся. И больше ни за что».

Медленно под звуки вальса раздвигается занавес, он тоже принимает участие в празднике, подхвачен его ритмом. А присутствующие в зале с невольной улыбкой узнают в музыке вальса вариацию песенки — мелодии из вахтанговского «Потопа», которую напевали люди, когда они объединились, захотев стать лучше и добрее друг к другу («Мы все должны быть вместе! Мы — единая цепь!»)… Труффальдино — Симонов отрывисто, по-цирковому командует: «Хоп!» — и актеры быстро и легко взбегают на площадку и подхватывают разбросанные на ней в продуманном «беспорядке» разноцветные детали костюмов и куски ткани. По команде Труффальдино, под музыку вальса ожившие лоскуты и ленты пурпурного, зеленого, сверкающего серебристого шелка, шарфы из белой и розовой кисеи плавно взлетают на воздух и волнообразно опускаются и взлетают вновь и вновь. Через две-три минуты актеры оделись, они подбегают к рампе и выстраиваются перед заинтересованной публикой. «Вот мы готовы!» — сообщает Труффальдино. Возникла новая детски-наивная мелодия, и хор участников запел:

Вот мы начинаемНашей песенкой простой,Через пять минут КитаемСтанет наш помост крутой.

Все мы в этой сказкеВаши слуги и друзья,Среди нас четыре маски —Это я!Я!Я!И я!Вам покажем,Как герояПолюбилиЯ!И я!

Заканчивая повторением куплета «Вот мы начинаем…» и т. д., артисты, ускоряя и ускоряя темп, убегают извивающейся вереницей за кулисы. Последним семенит мелкими шажками боящийся отстать от товарищей толстяк Тарталья, его по инерции заносит на поворотах, и от этого на лице у него комический испуг и отчаянное старание…