Александр Бобров - Олесь Бузина. Расстрелянная правда

Речь Грушевского была застенографирована. Как легко заметить, «пан прохвесор» говорил на суржике – до конца жизни он так и не выучил толком украинский язык, хотя на протяжении трех десятилетий до этого важного исторического события снимал пенки с «української справи». Слушали председательствующего сорок девять членов Рады. Тридцать девять из них высказались за. Четверо – против. И еще шесть – воздержались. По партиям это выглядело так: три украинские фракции (социал-демократы, эсеры и социалисты-федералисты) Универсал поддержали, русские меньшевики и еврейская партия Бунд, тоже входившие в Раду, высказались против. Русские эсеры и еще одна еврейская фракция – Поалей Цион, несмотря на то, что среди них не было ни одного украинца, заявили, что их хата с краю. А депутат Неронович, узнав, что голосование будет поименным, на всякий случай сбежал из зала. Хитрый Неронович уже предчувствовал, что скоро из Питера приедут в лихих бескозырках матросики на бронепоезде и надают всему честному собранию по шапкам.

Потом все разошлись спать. Так как было уже очень поздно и депутаты устали. Вся церемония вместе с чтением Универсала заняла всего полчаса. Как написала 13 января 1918 года киевская газета «Нова Рада»: «За пізнім часом о пів на другу засідання переривається до слідуючого дня».

Коллективный труд плагиаторов

из Центральной Рады

Сам же IV Универсал, как минимум, на половину состоял из обычнейшей политической брехни. «Ми, Українська Центральна Рада, – гласил он, – обрана з’їздами селян, робітників і салдатів (так и написано в документе – через «а»!) України»… никакие съезды никаких крестьян и рабочих, а тем более солдат Раду не избирали. Полсотни «депутатов», включая и сбежавшего «по нужде» Нероновича, были самозванцами. Они собрались еще весной 17-го года от различных общественных организаций и, если кого и представляли, так это себя. Многие в стране даже не догадывались, что в Киеве сидит такая контора.

Другая часть документа представляла собой просто плагиат с ленинских Декретов о земле и мире, провозглашенных двумя месяцами ранее в Петрограде сразу после Октябрьской революции. Но она не дотягивала до него по решительности. Ленин и большевики пообещали землю и мир по всей бывшей Российской империи, в том числе и в Украине, сейчас и сразу, без бюрократических проволочек. Мол, берите, сколько сможете, и тащите, куда хотите! И народ потащил! Солдаты толпами обсели вагоны и бросились с немецкого фронта по деревням делить помещичью землю. На немцев, наступавших с запада, никто не обращал внимания. Все стремились успеть на дележу – а вдруг без него поделят?

А Центральная Рада в IV Универсале только загребла себе на бумаге побольше территории, заявив, что «ліси, води і всі багатства підземні, як добро українського трудящого народу, переходять в порядкування Української Народної Республіки». Что же касается конкретных участков, то простой человек пока ничего не получал. Документ расплывчато гласил, что «в справі земельній комісія, вибрана на останній сесіі нашій, уже виробила закон про передачу землі трудовому народові без викупу… Закон сей буде розглянено за кілька день в повній Центральній Раді».

Комиссия… Сессия… Закон, который разработали, но еще не приняли… Все это навевало на простого человека, как всегда ждавшего всего и сразу, такую тоску, что и слушать не хотелось. Ленинская короткая бумажка ложилась на душу куда лучше!

С миром, как явствовало из Универсала, тоже было ничего не ясно. Он только предписывал «Правительству Республіки нашої… від сього дня вести розпочаті переговори про мир з Центральними Державами цілком самостійно і довести їх до кінця»…

И, наконец, последняя ложь заключалась в том, что принятый 11 января документ Рада датировала двумя днями ранее – 9 января. Ей очень хотелось ускорить исторический процесс.

Премьер Винниченко поздравил Украину

с катастрофой

Но никакой реальной силы эта бумага с любой из двух дат не имела. Репортер «Киевской мысли» – самой популярной газеты столицы новообразованной Украины С. Сумский описывал эту ситуацию в воспоминаниях, названных им «Одиннадцать переворотов. Гражданская война в Киеве»: «Январь 18-го года. Борьба большевиков за власть была не только угроза, она уже начиналась. На последних выборах в совет коммунисты получили большинство. За исключением специальных украинских янычар, – а их было очень мало, – все войсковые части требовали захвата власти советами. Рада, лишенная опоры в широких слоях населения, настроившая против себя города – своей националистической политикой, деревню – боязнью разрешить земельный вопрос, солдат – продолжением войны, была уже властью призрачной. Министры произносили речи, требуя защиты республики, а по улицам, угрюмо поглядывая по сторонам, бродили, именно бродили, а не ходили, серые шинели. Правительство Рады играло в солдатики, украинизировало армию, вводило в моду оселедцы и бритые головы, полковников переименовывало в старшин, а поручиков – в хорунжих. Плохие актеры играли роль запорожцев».

Другие очевидцы чувствовали примерно то же. Дмитрий Дорошенко – видный украинский деятель, впоследствии министр иностранных дел гетманского правительства, а в начале 1918-го один из комиссаров, назначенных Центральной Радой, оставит интересные мемуары о том, как в Киеве отметили новогодние праздники: «Наступал новый 1918 год. В старом помещении Украинского клуба на Большой Владимирской собралось около сотни представителей украинского и общественного, и литературного мира встретить Новый год. Явились и некоторые из генеральных секретарей (недавно переименованных в министры) с В.К. Винниченко во главе. Настроение у всех было подавленное – отовсюду приходили недобрые вести. Пробил 12-й час, и никто не решался поднять бокал и провозгласить традиционный тост. Все взоры устремились на главу украинского правительства – на Винниченко; дамы стали упрашивать его сказать хоть несколько слов. «Что я могу сказать вам? – начал он. – Разве то, что варвар с севера стоит у наших дверей и грозит смять, уничтожить все наши достижения, разрушить наше молодое государство, смести нашу культуру»…

Вся речь Винниченко была проникнута предчувствием надвигающейся катастрофы. А министр почты и телеграфа Н. Шаповал вообще каркнул, как ворона: «Morituri te salutant!» Этим возгласом в римские времена гладиаторы в Колизее обращались к императору перед поединком. В переводе она означала: «Идущие на смерть приветствуют тебя!»

По словам Дорошенко, «такое настроение членов правительства передалось всем присутствующим, и на другой день тревога распространилась по всему городу».