Татьяна Павлова - Кромвель

Исполнительная власть вручалась протектору совместно с пожизненным Государственным советом из пятнадцати лиц, список которых был выдвинут советом офицеров и тут же прочитан. В него вошли родственники Кромвеля — генерал Десборо, Ричард Мэр, полковники Сайденхэм и Монтэгю, даже несколько представителей старых аристократических фамилий, вполне, впрочем, лояльных. Этот совет, конечно же, во всем будет послушен Кромвелю. Ни парламент, ни совет не имеют права изменить форму государственного правления, начертанную в настоящей конституции.

Очевидно было, что и парламент и совет — только камни в гигантской пирамиде, на вершине которой оказался он, Оливер Кромвель, выходец из скромной семьи хантингдонского сквайра. «Всякого рода указы, — читал Ламберт, — вызовы в суд, полномочия, патенты, пожалованья и другие распоряжения, которые до сих пор издавались… властью парламента, должны издаваться от имени и титула лорда-протектора, которым на будущее время будут производиться назначения всех должностных лиц и пожалования почетных званий в названных выше трех нациях… Он имеет право помилования и получения всех конфискаций, сделанных для публичных целей… Он должен располагать и руководить милицией и войсками как на море, так и на суше… Он должен руководить всеми делами, относящимися к поддержанию и укреплению добрососедских отношений с иностранными королями, правителями и государствами, а также с согласия большинства членов совета имеет право вести войну и заключать мир… Законы не могут быть изменены, налоги не могут вводиться без его согласия…»

Высшая власть, подобная королевской, вручалась этому грубоватому мужлану с красным обветренным лицом и мясистой складкой под подбородком, этому солдату с крупными мозолистыми руками. Высшей власти достиг он с помощью своего ума и характера, своей воли, своих военных талантов.

Хотел ли он этой власти? Стремился ли к ней как к заветной заманчивой цели, безоглядно сметая или, наоборот, коварно, втихомолку устраняя встающие на его пути препятствия? Вряд ли. Скорее он принимал ее как неизбежную и почетную, но тяжкую ношу, возлагаемую на него, но не этими людьми, которые подобострастно заглядывали ему в глаза, а самим богом. Перед принятием почетного титула он со слезами говорил, что лучше возьмет пастушеский посох, чем протекторский жезл, ибо мирское величие претит его духу. Но он видел, что принять на себя это бремя необходимо, чтобы удержать нацию от распада, от беспорядка, от внешних и внутренних врагов, которые готовы были отнять с таким трудом завоеванные свободы. Правление «святых» было его последним и, может быть, самым горьким разочарованием в возможностях демократии. «Другим ничего доверить нельзя; придется все делать самому», — вот какое чувство владело им в этот день, когда он публично соглашался принять знаки своего нового, высокого достоинства.

Ламберт кончил читать. Оливеру, не снимавшему шляпы (это полагалось по ритуалу), поднесли государственную печать; его усадили на трон. Затем подошел лорд-мэр и с поклоном вручил ему государственный меч и коронационную шляпу — древние символы, которые прежде вручались королю во время коронации. Кромвель вежливо принял их и потом возвратил мэру. Затем он подписал текст присяги. Церемония была окончена. Вереницей потянулись к нему люди с непокрытыми головами — принести свои поздравления, поклониться, польстить, напомнить о себе. Когда их долгий поток иссяк, Кромвель поднялся и, встав во главе этой многоликой, пестро-нарядной, подобострастной толпы придворных, двинулся обратно в Уайтхолл, в Банкетный зал. Лорд-мэр с непокрытой головой нес за ним государственный меч. Солдаты сопровождали его приветственными криками.

Пока празднество продолжалось в Банкетном зале, герольды в Сити, на Палас-ярд, на других площадях Лондона громко читали перед толпами народа текст провозглашения нового властителя. В четыре часа пополудни ударили пушки — троекратный салют увенчал великий день.

К верховной власти Кромвель пришел усталый, разочарованный, почти старый. Он еще был уверен в своей собственной особой миссии, возложенной на него богом, но веру в «божий народ» потерял окончательно. Его задача отныне — удерживать порядок, следить, чтобы англичане не перерезали друг другу глотки. Он теперь не вождь парламента, не революционер, не борец за правое дело; не глава армии, идущей к свободе и славе, не строитель конституции. Он, по собственному его слову, стал теперь просто-напросто «констеблем» — стражем порядка.

Глава X

Лорд-протектор

Таким путем и без всяких видимых усилий этот необычайный человек без поддержки и против желаний всех благородных и солидных людей возвел себя на трон трех держав, не принимая звания короля, но обладая большими властью и могуществом, чем когда-либо имел или требовал себе какой-нибудь король.

Кларендон

Никто не поднимается столь высоко, как тот, кто знает, куда он идет.

Кромвель

1. Констебль

Ясный лоб над густыми бровями, умные холодные глаза, сжатые губы. Лицо дышит волей, затаенной сдержанной энергией — и все же оно бесстрастно. Такого человека не рассердить, не разжалобить, не вызвать на откровенность. Зовут его Джон Терло, ему тридцать восемь лет. С некоторых пор он играет огромную, хотя и скрытую от ненаблюдательных глаз, роль при Оливере Кромвеле.

Его удивительные государственные способности заметил еще лет десять назад Сент-Джон, родственник и друг Кромвеля. Терло под его руководством изучал право и в 1645 году стал служить секретарем в парламенте. Он никогда не был вместе с крикунами — республиканцами, левеллерами, демократами. Он не требовал прав и свобод для народа. Он не участвовал в суде над королем и не примыкал ни к какой партии. Его склонности были совсем иного рода.

В 1651 году он ездил вместе с Сент-Джоном в Голландию, а в следующем был назначен секретарем Государственного совета с внушительным окладом и казенной квартирой в Уайтхолле. И тут его замечательные способности развернулись в полную силу. Он выказал себя не только чрезвычайно усердным и умным чиновником, но и удивительным знатоком человеческой психологии. Он мог подобрать ключ к любому, выяснить подноготную самой скрытой, самой таинственной личности, и скоро в его руках стал собираться бесценный и обширный материал — досье на каждого, кто попадался на его пути. Он умел великолепно перехватывать чужие письма, узнавать тайные намерения, проникать за запертые двери. В то же время его личная беззаветная преданность Кромвелю не вызывала сомнений.