Лидия Ивченко - Кутузов

Говорят, что «противоположности сходятся», но эти два человека — государь и подданный, судя по характеристикам, которые давали им современники, были удивительно схожи характерами. Те, кто был не расположен к Кутузову в 1812 году, ставили ему в вину неискренность, двуличие, колкую язвительность в речах, слабость к женскому полу, лень и т. д. Обратим внимание и на свидетельство А. Я. Протасова в адрес юного великого князя: «Замечается в Александре Павловиче много остроумия и способностей, но совершенная лень. <…> От некоторого времени замечаются в Александре Павловиче сильные физические желания <…> которые умножаются по мере частых бесед с хорошенькими женщинами. В течение того же времени лучшее упражнение в праздные часы состоит в критике людей и передразнивании. <…> Отовсюду слышу похвалы об учтивости, приветливости и снисхождении»36. О лицемерии Кутузова в обществе знали все, об Александре I Наполеон говорил, что «он фальшив как морская пена». Один — любимый внук Екатерины, другой — его преданный слуга. Они настолько похожи, что должны были видеть друг друга насквозь, читать мысли друг друга, они могли бы быть союзниками во всем. Что же их разделяло? По-видимому, Александр Павлович, что бы он ни делал, в сознании окружавших его людей принадлежал к эпохе своей бабки! В начале царствования Александр Павлович любил, чтобы ему говорили правду, но, по-видимому, не всякую! Что же должен был сделать или сказать Кутузов, чтобы вызвать негодование «кроткого» царя? По словам С. И. Маевского, генерал «восходил до высокого красноречия», «когда попадал на мысль или когда потрясаем был страстью»37, в такие мгновения он был несдержан. Страстью Кутузова была преданность Екатерине. Он мог напомнить (и не раз!) государю, что, вступая на трон, тот обещал, что при нем «все будет как при покойной бабушке». Некоторые исследователи полагают, что император, «удалив из столицы непосредственных участников заговора против своего отца, в дальнейшем стремился освободить свое ближайшее окружение от людей, прекрасно знавших об истинной причине смерти предыдущего Монарха»38. Но кто при дворе не знал об истинной причине смерти «бедного Павла»? Кутузов вполне мог намекнуть молодому государю, что если бы он не отступил от воли бабки, сразу же вступив на престол, то отец был бы жив и поныне. Вопреки мнению А. Н. Боханова, можно предположить, что в том, что Екатерина, стараясь оградить престол от своего сына, возможно, руководствовалась любовью, а не «низостью»: зная его характер, она пыталась сохранить ему жизнь. Парадокс истории действительно заключается в том, что Павла погубило не «жестокое» завещание матери, а то, что Александр «по справедливости» уступил престол неуравновешенному отцу. Иначе взглянуть на эту проблему Кутузов был не в состоянии: для него Екатерина образец государственной мудрости. «Уважение к власти, например, есть везде, ибо оно необходимо и составляет ту основу, без коей не мог бы вращаться политический механизм; но повсюду чувство сие имеет свое особливое выражение. Здесь это немота, хранящаяся со времен древности. <…> В крайнем случае, Moнарха могут убить (сие, как известно, не есть признак неуважения), но возражать ему никак не принято», — характеризовал российские нравы в 1812 году Ж. де Местр39. Между Кутузовым и Александром как будто бы постоянно шел заочный спор об отношении к правлению Екатерины. Н. А. Троицкий, сам того не замечая, установил поразительное совпадение: «Гиперболичная (как ни у кого, кроме А. А. Аракчеева) почтительность Михаила Илларионовича к самому Александру I могла вызвать у царя при всем том, что он знал о Кутузове, только „нерасположение“ к нему». Совершенно верно: оба человека были связаны с Александром особыми отношениями, они берегли и спасали его по воле своих благодетелей: Аракчеев — по воле Павла, Кутузов — по воле Екатерины. Когда наступил грозный 1812 год, среди всех кандидатур на пост главнокомандующего граф А. А. Аракчеев сказал решающее слово в пользу Кутузова: он знал, что этот человек будет спасать не только отечество, но и государя, в связи с чем приведем здесь сразу же три источника, потому что взятые в отдельности (а их именно так и цитируют авторы) они не представляют целого явления. Вот отрывок из Записок графа Е. Ф. Комаровского о событиях 1812 года: «Когда Шишков и Балашов представили графу Аракчееву, что необходимо Государю ехать в Москву и что это единственное средство спасти Отечество, граф Аракчеев возразил: „Что мне до Отечества! Скажите мне, не в опасности ли Государь, оставаясь долее при армии?“»40. Далее процитируем фрагмент письма Ж. де Местра: «Недавно появился указ, в котором Его Императорское Величество благодарит сынов отечества за понесенные труды, откровенно поясняя, что благодарность Государя зависит от услуг отечеству. Слово это „отечество“ повторяется раз пять-шесть в пяти или шести строках. Конечно, отечество кое-что значит, но если имел бы я честь разговаривать с сим достойным Монархом, то, льщу себя надеждою, вполне объяснил бы ему, не восхваляя при этом столь отвратительный для него деспотизм, что в монархии не служат государю, через служение отечеству, а, напротив, служат отечеству через служение монарху»41. 22 марта 1812 года Александр I направил М. И. Кутузову рескрипт со словами: «<…> Величайшую услугу Вы окажете России поспешным заключением мира с Портою. Убедительнейше Вас вызываю любовию к своему Отечеству обратить все внимание и усилия Ваши к достижению сей цели»42. На что получил ответ полководца, который в наши дни истолковывается как пример низкопоклонства и угодничества: «Там, где имя Ваше, Государь, там не надобно мне гласа Отечества <…>». Михаил Илларионович прекрасно знал точку зрения Государя, изложенную в указе, по поводу которого рассуждал Ж. де Местр. Казалось бы, что стоило «угодливому» Кутузову промолчать, не навлекая на себя в очередной раз гнев Александра Павловича? Нет, он снова поучает государя! Сардинский посланник в 1812 году передал в своем письме слухи по поводу назначения М. И. Кутузова главнокомандующим российскими армиями: «Некоторые утверждают, будто князь Кутузов принял командование лишь при условии невозвращения Его Императорского Величества к армии и отъезде Великого князя (Константина Павловича), сказав относительно сего последнего, будто он (Кутузов) не сможет ни наградить его заслуги, ни взыскать за упущения. Сказано хорошо, но я сильно сомневаюсь в разговорах наедине, которые потом становятся известны публике. Кто рассказал о них? Сам князь? Нет. Тем не менее, Великий князь здесь, и из его же речей следует, что он не поедет больше к армии»43. Заметим также, что и государь до окончания кампании 1812 года не возвращался к войскам. А когда он, наконец, прибыл в Вильну к своей победоносной армии и обнял старого полководца, тот, будто в продолжение заочного спора, повел себя соответственно. «Как счастлива моя старость! — обратился он к приближенным. — Я встретил Государя в областях, присоединенных к России Екатериной Великой и теперь очищенных от неприятеля»44.