Владимир Ленин (Ульянов) - Полное собрание сочинений. Том 23. Март-сентябрь 1913

Для партии начался период быстрого роста вширь и вглубь, развития не только политической, но и профессиональной, кооперативной, просветительной и пр. организации сил пролетариата. Гигантская практическая работа, выполненная во всех этих областях Бебелем как парламентарием, агитатором, организатором, не поддается учету. Именно этой работой завоевал себе Бебель положение бесспорного и общепризнанного вождя партии, наиболее близкого рабочим массам, наиболее любимого ими.

Последним кризисом в немецкой партии, в котором пришлось принять самое активное участие Бебелю, была так называемая «бернштейниада». Бывший ортодоксальный марксист Бернштейн в самом конце прошлого века пришел к чисто оппортунистическим, реформистским взглядам. Партию рабочего класса пытались сделать мелкобуржуазной партией социальных реформ. Среди чиновников рабочего движения, среди интеллигенции новое оппортунистическое поветрие нашло себе многих сторонников.

Бебель выразил настроение рабочих масс и их твердое убеждение в необходимости борьбы за неурезанные лозунги, когда восстал со всей энергией против этого поветрия. Его речи против оппортунистов на партийных съездах в Ганновере и Дрездене надолго останутся образцом отстаивания марксистских взглядов и борьбы за истинно социалистический характер рабочей партии{111}. Период подготовки и собирания сил рабочего класса составляет во всех странах необходимый этап в развитии всемирной освободительной борьбы пролетариата. Никто с такой рельефностью не воплотил в себе особенностей и задач этого периода, как Август Бебель. Сам рабочий, он сумел пробить себе дорогу к твердым социалистическим убеждениям, сумел стать образцом рабочего вождя, представителя и участника массовой борьбы наемных рабов капитала за лучший строй человеческого общества.

«Северная Правда» № 6, 8 августа 1913 г. Подпись: В. И.

Печатается по тексту газеты «Северная Правда»

Отделение либерализма от демократии

Вопрос об отделении либерализма от демократии в России принадлежит к числу коренных вопросов всего освободительного движения.

В чем причина его слабости? В том ли, что демократия недостаточно сознательно и определенно отделилась от либерализма, дав заразить себя его бессилием и шатаниями? Или в том, что демократия слишком рано (или слишком резко и т. п.) отделилась от либерализма, ослабив тем «силу общего натиска»?

Едва ли хоть один человек, интересующийся делом свободы, станет спорить против того, что это – вопрос коренной важности. Нельзя быть сознательным сторонником свободы, не решив вполне определенно этого вопроса. А для решения его надо понимать, какие общественные силы, какие классы стоят за либерализмом и за демократией, какие политические стремления лежат в природе этих классов.

В настоящей статье мы хотели бы осветить этот коренной вопрос с точки зрения злободневных событий внешней политики. Самое злободневное, конечно, – вторая балканская война, разгром Болгарии, унизительный для нее мир в Бухаресте, неудачная попытка России обвинить Францию за то, что она не поддержала «нас», и добиться пересмотра условий мира.

На этих обвинениях Франции, на этой попытке возобновить «активную» политику России на Балканах сошлись, как известно, «Новое Время» и «Речь». А это значит, что сошлись крепостники-помещики и реакционно-националистические правящие круги, с одной стороны, и, с другой стороны, наиболее сознательные, наиболее организованные круги либеральной буржуазии, давно уже тяготеющие к империалистской политике.

По этому поводу одна из распространенных провинциальных газет, выражающая взгляды известных слоев мелкобуржуазной демократии, «Киевская Мысль», пишет в очень поучительной передовице от 1 августа:

«Не оппозиция и национализм поменялись местами» (как утверждал г. Милюков в своей известной думской речи о внешней политике), «а либерализм отделился (курсив «Киевской Мысли») от демократии и сначала робко, с оглядочкой, а потом уже и с поднятой головой пошел по тому же пути, по пути политических авантюр, по которому впереди его, и тоже под славянофильским знаменем, движется национализм».

И газета справедливо напоминает общеизвестные факты, как «Речь» проявляла «шовинистический задор», как она призывала двинуться к Армении, к Босфору, будучи пропитана вообще «империалистическими тенденциями».

«Поддерживая, – пишет «Киевская Мысль», – на свой собственный риск и страх русскую внешнюю политику, которая не может не быть реакционно-националистической политикой, раз таким остается внутренний курс, либерализм взял на себя и политическую ответственность за эту поддержку».

Бесспорная истина. Надо только продумать ее до конца. Если верно, что курс внешней русской политики определяется курсом внутренней (а это безусловно верно), то разве это относится только к реакции? Очевидно, что нет. Очевидно, что это относится и к либерализму.

Не мог либерализм «отделиться от демократии» во внешней политике, если он не был отделен от демократии во внутренней. «Киевская Мысль» сама вынуждена признать это, говоря, что «характер политической ошибки либерализма» «свидетельствует о глубоком органическом пороке».

Вот именно! Мы бы сказали только, не употребляя этого, немного напыщенного и затемняющего дело выражения; глубокие классовые интересы буржуазии. Эти классовые интересы либерализма заставили его испугаться (особенно в 1905 году) демократического движения и повернуть направо – и во внутренней и во внешней политике.

Был бы прямо смешон тот, кто вздумал бы отрицать связь между кадетским империализмом и шовинизмом сегодня и между кадетски-октябристским лозунгом беречь Думу весной 1907 года, между кадетским голосованием против земельных местных комитетов весной 1906 года и между кадетским решением идти в булыгинскую Думу осенью 1905 года. Это – одна политика одного и того же класса, который больше боится революции, чем реакции.

Одна из главных причин слабости русского освободительного движения состоит в непонимании этой истины широкими слоями мелкой буржуазии вообще, а в частности мелкобуржуазными политиками, писателями, идейными вождями.

Вопреки сказкам либералов, которые кивали на «непримиримость» левых, чтобы прикрыть свои шаги к примирению с правыми, рабочая демократия никогда не сваливала либералов и правых в «одну реакционную массу»{112}, никогда не отказывалась использовать их рознь (хотя бы, например, на второй стадии выборов в Думу) в интересах освободительного движения. Но она ставила – и должна всегда ставить – своей задачей нейтрализовать шаткость либерализма, способного «увлечься» империализмом при Столыпине или Маклакове.