Александр Шмаков - Каменный пояс, 1977

Я понимаю, стихи эти все знают. Но ведь чтобы они остались, должны были пройти суровое испытание — испытание временем. Они, как видите, выдержали его…»

В 1964 году Михаил Львов получил письмо земляка.

«Здравствуйте, Михаил Давидович!

Пишет совершенно не знакомый Вам человек, уроженец села Насибаш, Салаватского района, Башкирской АССР, Ахметзянов Махмут Рахимович. Работаю я завотделом редакции журнала «Совет мэктэбе». Дело в том, что нынешним летом я ездил на Урал — был в Насибашеве. Прочел своим землякам Ваше стихотворение «Соловьи Салавата». Нашлись люди, которые помнят Вас и Ваших родителей. От них узнал что отец Ваш Давлетша Шагиевич — один из первых учителей, который принес в глухие башкирские аулы русскую грамоту и культуру, — награжден был орденом Ленина и что в Тугузлино, где он учил ребятишек до конца дней своих, ему поставлен памятник.

Еще жива и Ваша няня Бибикамал-апа. «Хорошо помню, — говорит, — старшего их сына Рашита и младшего — Рафката (видимо, речь идет о Вас). Это были милые ребята». Рассказали еще о Минлежиган-апа (то есть о Вашей маме) — она и добрая, и красивая, и умная. Моя мама поделилась, что Минлежиган-апа обучала ее русскому языку, но вскоре отец запретил ей «с мальчиками вместе учиться». Но Минлежиган-апа вечерами давала ей и другим девочкам уроки (если выразиться по-современному, эту работу вела на общественных началах). «К несчастью, — вспоминает она, — наша бесценная Минлежиган-апа вскоре умерла. Люди не знали, что делать, горевали все…»

От Львова пришел ответ, взволнованный, полный искренних слов благодарности за добрую память о его матери. И — эти стихи:

Как нужна человеку родная семья,Дом с теплом бескорыстным и светом.Если б только жива была мама моя,Я бы стал гениальным поэтом.…И всю жизнь не хватало мне доброй семьи,Боль сиротства за горло хватала…Вам, и други мои, вам, и строки мои,Тоже мамы моей не хватало.

Рафкату (будущему поэту Михаилу Львову) особенно тяжко было, когда в их семью пришла мачеха. Хорошо, хоть бабушка Газима-апа забрала его к себе в Златоуст. Здесь Миша (так по-русски называли его одноклассники) и закончил семилетку. А потом поехал в Миасс, поступил в педагогический техникум. Русский язык и литературу преподавал Баян Владимирович Соловьев, очень образованный человек.

— Хотел бы ты, чтоб я помог тебе? — как-то спросил он Мишу, заметив, что стихов тот пишет много, но обо всем, без разбору.

На целую тетрадь Баян Владимирович составил ему список произведений мировой классики, от Гомера до Маяковского. Все лето Миша читал — по списку и без него. Он был самым счастливым человеком — перед ним открывались века, страны, народы…

В первый день занятий после каникул Соловьев поговорил со студентом о летнем задании и поразился: прочитано им было очень много, а по своей уж инициативе наизусть выучил почти всего «Онегина»!

«Это была учеба и в «узколитературном» смысле слова, — вспоминает о тех днях поэт. — Я писал гекзаметром целые страницы «под Илиаду», писал рассказы и стихи «под Бунина», «под Маяковского», «под Тихонова»…

Так я «прошелся с пером по векам» от античности до наших дней… В стихотворении «Дорога на юге» я писал:

Как мрамор, облако проплыло.Стояли боги на пути —И так, казалось, можно былоДо Древней Греции дойти…

Для меня и Древняя Греция была реальностью. Как и классическое наследие античного мира».

В Уфимском институте Михаил учился так же старательно и прилежно. А когда наступили каникулы, решил поехать в Челябинск. Давно манил его этот город, где только что построены гиганты тяжелой индустрии — тракторный и ферросплавный.

Там он узнал, что на ЧТЗ, при редакции многотиражной газеты «Наш трактор», действует литературное объединение. Пришел на занятие и, к своему удивлению, увидел Виктора Губарева, с которым был знаком по златоустовскому «Мартену». Узнал и тот его.

Михаил каждый вечер приезжал во Дворец культуры тракторостроителей. По душе пришлись ему славные парни из объединения. Днем они вкалывали за токарными станками, кузнечными прессами, у чертежных досок, а вечером, едва успев умыться, перекусить, спешили сюда, в литературное товарищество. До зари читали друг другу стихи, спорили, обсуждали вышедшие из печати сборники и журнальные публикации.

И расставаться с литкружковцами было жаль.

— А зачем тебе уезжать от нас? — обратился к нему Губарев. — Переходи на заочное.

— Это не учеба.

— Не ты первый, не ты последний будешь учиться заочно. А настоящим университетом тебе станет завод. Честное слово, не хуже!..

Участники литобъединения выпустили свой сборник «Первые звенья». В нем были напечатаны и стихи Михаила. Окрыленный этим, он решил полностью посвятить себя поэзии. Бросил учебу в Уфе и послал опубликованные стихи на творческий конкурс в Литературный институт имени А. М. Горького. К ним приложил подборку новых. В начале лета он получил письмо, в котором сообщалось, что конкурс прошел и допущен к приемным экзаменам.

И вот — Москва, Литинститут. Михаил Кульчицкий, Александр Кременский, Григорий Цуркин, Юрий Окунев, Борис Ямпольский и Михаил Львов (такой он избрал себе псевдоним) сняли комнату на станции Перловская. Коек и постелей не было — спали на полу, на газетах. На завтрак — хлеб да кипяток… Но это нисколько не омрачало учебу в их «пролетарском лицее».

Война. Урал. Срочно развертывается строительство металлургических заводов в Челябинске и Чебаркуле. Созданы штабы строек.

Михаил Львов работает на военной стройке, пишет статьи, страстные стихи-плакаты.

«Боевая стройка» — издание выездной редакции «Челябинского рабочего» — чуть ли не в каждом номере печатала стихи и фельетоны за подписью Михаила Жаждущего или Наводчика (это были газетные псевдонимы поэта). На ее страницах даже появилась рубрика: «Прямой наводкой». Львов хлестко высмеивал тех, кто нерадиво относился к работе.

А потом — Магнитка. Здесь строили 6-ю домну. Объект объявили ударным. Горячая круглосуточная работа в штабе комсомольской стройки, который возглавлял первый секретарь обкома комсомола боевой и неутомимый Сергей Колесников.

Доменные печи Магнитки! Герои-витязи. Сколько они вынесли на своих богатырских плечах! Ведь каждый второй танк и каждый третий снаряд были отлиты из магнитогорского металла.