Лиля Энден - Изменники Родины

Он свернул самокрутку, закурил и замолчал. Лена ушла на кухню готовить ужин, а Николай читал давно невиданные советские газеты.

Когда газеты были отложены в сторону, Гнутов снова заговорил:

— Скажи мне, Сергеич, что ты дальше делать думаешь? Ведь красные в Вязьме, это уже не липа, а сущая правда, а далеко ли от Вязьмы до нас?

Венецкий задумался.

— Мне, Прохор Ермолаич, возврат отрезан! — не сразу ответил он. — В партизаны я не пойду, хотя меня и приглашали…

— Депктат, что ли, звала? Николаевна?

— И Николаевна звала, и еще раньше Николаевны Шмелев ко мне нарочно приходил договариваться, чтоб я им помогал… Я отказался, наотрез отказался, и теперь мне к ним идти милости просить не приходится. Они нас зовут изменниками родины, а я не считаю себя виноватым ни перед людьми, ни перед родиной… Родина огстается родиной, какая бы на ней ни была власть, не обязательно советская… А людям я вреда не делал…

— Да люди-то на тебя и не обижаются!..

— Не знаю, некоторые, может быть, и обижаются: на всех не угодишь!.. Но с тех пор, как попала мне в руки эта кукольная власть, я все силы кладу, чтоб моим подчиненным жить можно было, чтоб с голоду не дохли!.. И чтоб их меньше вешали и расстреливали… Ко мне люди идут по таким различным делам, что иногда нарочно не придумаешь, и каждый раз приходится голову ломать, выдумывать, как помочь… А тут еще чуть ли не каждый день новое немецкое начальство!.. Только к одному коменданту приладишься, узнаешь, с какого боку к нему надо подходить, — уехал, на его место новый, с новым нравом, с новыми вывертами!.. Как мне тут нелегко приходится — вот она только знает, моя Елена Михайловна!.. Да что об этом говорить!..

— Мне-то говорить можно! — тихо сказал Гнутов. — Ты вот про себя говоришь, а мне сдается, что это все про меня!.. Я ведь тоже на такой самой должности!.. Выходит, мы с тобой на одном курошесте сидим, Сергеич!..

— Оба — изменники родины?

— Ну да!

Оба помолчали, затем Венецкий спросил:

— Говоришь, у твоих соседей народу прибавляется?

— А неужели ж? Теперь все в партизаны захотели: красные-то близко!

— Так!.. Значит, когда немцы красных гнали, они к немцам подмазывались, а как стали красные немцев гнать, — они глядят, как бы примазаться к партизанам!..

— А как же? Нос по ветру!.. Как красные придут, — они правые!

— Ну, нет! Мне к ним идти, да еще перед ними каяться — для них много чести будет!..

— Горд ты, Сергеич!

— Садитесь ужинать! — Лена принесла большую сковородку жареной картошки и тарелку кислой капусты.

— Спасибо, Михайловна!

— Не за что, Ермолаич, это ведь все ваше: и картошка, и сало, и капуста.

Все принялись за ужин.

А после ужина Прохор Гнутов задал Венецкому еще один вопрос:

— А скажи-ка ты мне правду, Сергеич, был ты до войны партейным или нет?.. Про тебя ведь всякое болтают…

Венецкий не стал скрытничать и откровенно рассказал всю историю ареста своего отца, и все, что за этим последовало. Гнутов внимательно слушал, иногда кивая головой и приговаривая:

— Так, так!..

— Вот оно, значит, как ты в нашу Липню-то попал? — сказал он, когда рассказ был окончен. — Не помиловала тебя, выходит, советская власть!.. А, правду-то говоря, и мне ее благодарить особо не за что — чуть-чуть она меня в свое время не раскулачила!.. А, спрашивается, кого это я… как это?… соплотировал?…

— Эксплуатировал?

— Не выговорю я это поганое слово, Сергеич; а вот что оно обозначает — хорошо знаю по собственной шкуре: смолоду батрачить пришлось немало!.. У бати моего, покойника, — помяни его, Господи, не супротив ночи, а супротив светлого дня, — хотя и надел был немаленький, двенадцать десятин, да нас-то у него было четырнадцать!.. Восемь сынов да шесть дочек!.. Вот я и ходил по людям в заработки, и плотничал, и на мельнице работал… По копейке деньги собирал, все хотел заиметь свое хозяйство, чтоб из чужих рук не глядеть, хозяевам не кланяться, чтоб меня, значит, не «експотировали»… Купил я тогда сперва две десятины, потом еще три прикупил… Хату поставил… День и ночь тогда работали, и сам, и баба моя покойница, Настасья Ивановна… А тут война началась… Был я в солдатах, был в плену — там-то я и по немецкому научился… Потом революция была… Только в наших краях особо не было белых да красных, как в других местах… Тихо обошлось… Пришел я тогда из плена, давай опять работать, хозяйство мое на ноги поднимать… Записали меня середняком, и все давай поглядывать, как бы меня в кулаки перевести: у Прохора, мол, и хлеб есть, и сало, и всего до горла!..А почему? С того, что Прохор и за землей, и за скотиной, и за яблоней, и за пчелой, как за малым дитем ухаживал!.. Как пришлось в колхоз идти — двух коней, третью кобылу отдал… Какие кони были!.. И всех троих загубили чужбинщики! — голос его дрогнул…. — Там же, в колхозе, все не мое, дядино, так можно голодом морить скотину!.. А сколько было грызни, сколько бестолочи!.. А как стали с хуторов сгонять, сад мой порубили, двор порушили — я не выдержал, бросил все, в город подался, на строительстве работал… Только как война началась, опять в свою деревню приехал…

Он немного помолчал, потом продолжал:

— Вот как пришлось мне на Украине побывать, там видел я колхохы трошки потолковее наших, а у нас только тому и житье было, кто хорошо красть умел, да за чужую спину ховаться!..

— По существу, сама идея колхоза неплохая…  — начал было Венецкий, но Гнутов не дал ему договорить.

— Эх, Сергеич, «идея», «идея»!.. Ты скажи, много ли у нас партийных-то было с идеей? — Николаевна, да Шмелев, да твой батька покойник — раз, два да и обчелся!.. А то все только норовят, как бы в начальники пролезть, портфель таскать потолще да грошей получать побольше!.. Вот тебе и вся ихняя идея!.. Шкуродеры!

Тут в разговор вступила Лена.

— А, по-моему, в любой партии чисто-идейный состав без примеси шкурничества бывает только тогда, когда эта партия преследуется. До революции коммунистическая партия действительно состояла из идейных людей, хотя между ними было множество разногласий, но в идейности им никак нельзя было отказать!.. Но стоило партии придти к власти — в нее хлынули все те люди, которые везде и всегда принадлежат к правящей партии, какой бы она ни была: в Совесткой России — они коммунисты, в Германии — национал-социалисты, в Англии — лейбористы или консерваторы, в Америке — демократы или республиканцы… И так в любой стране они стремятся проникнуть в ту партию, которая стоит у власти, потому что это выгодно, а вовсе не потому, что они считают эту партию правой!..

— Верно, Леночка! — сказал Николай. — И еще можно добавить: кто шел партизанить в сорок первом году — это идейные люди, и они заслуживают уважения, а кто теперь бежит в Вороний Мох искать партизан, это…  — он махнул рукой — … это крысы с тонущего корабля…