Константин Фишер - Записки сенатора

Я удивлялся, что Ростовцев изучил крестьянский вопрос в Вильдбаде. Теперь вспоминаю, что я сам изучил польский вопрос в Крейцнахе. Араужо, бразильский посланник при берлинском дворе, рассказывал мне в Крейцнахе, что лет пятнадцать пред тем обедал у него Велепольский и излагал ему свои мысли о восстановлении Польши. Он выражал свое убеждение, что восстановить независимое Царство Польское можно только одним способом: заинтересовать русского великого князя и с содействием России оторвать у Пруссии Познань и у Австрии — Галицию.

— И вы хотите признать королем Польши русского великого князя? — спросил у него Араужо.

— Ах, я не знаю, это как Богу будет угодно.

— А как вы думаете, это будет угодно Богу?

— Это был бы исключительный случай, потому что обыкновенно архитектор не живет в доме, который он строил.

Польский мятеж начинает новую эру в наших государственных порядках. Демагогическая партия переносит сцену своих действий в польские губернии, чтобы оттуда действовать и на Россию. Разложение идет так быстро, что становится трудным записывать события. Крестьяне русские после нескольких веков зависимости от помещиков остались внезапно без всякого начальства, перестали работать, перестали платить оброки и повиноваться земским властям; в это самое время, когда особенная надобность настояла в удержании крестьян от беспорядков, отменено телесное наказание и удешевлена водка: с одной стороны — соблазн, с другой — безнаказанность.

Помещики, лишившиеся вдруг и обязательного труда, и части своих земель, стали повсеместно разоряться, за немногими исключениями. Небольшая часть помещиков, обладавших большими средствами или большей энергией, боролись с новыми затруднениями, надеялись было преодолеть их, но новые губернаторы стали распространять между мировыми посредниками учение, по которому в делах спорных помещики должны быть всегда виноватыми, а крестьяне — всегда правыми.

Сам тон, принятый относительно помещиков, был в высшей степени груб; всеми властями принято не называть никого ни по чину, ни дворянином. «Землевладельцу N.N.» — это был общий адрес для всех поместных дворян, пока один какой-то полковник не адресовал своего отзыва посреднику: «Сюртуковладельцу N.N.». Этот сюртуковладелец очень обиделся, потребовал объяснения, отчего он не называет его ни чином, ни званием посредника. Дворянин отвечал ему, что и у него есть чин полковника и звание дворянина, однако посредник не счел нужным называть его иначе, как по предмету владения; что он, следуя примеру посредника, хотел было назвать его шубовладельцем, но, не быв уверен, есть ли у него шуба, назвал его сюртуковладельцем. Этот пример унял многих. Хороши посредники!

Милютинская партия, задумав проводить социалистические принципы чрез западные губернии под маскою обрусения края, добилась учреждения в них поверочных комиссий, для состава которых наслана отсюда толпа отъявленных плутов-чиновников. Эти «деятели» (новое модное слово) стали поверять уставные грамоты, давно приведенные к обоюдному удовлетворению в исполнение, подучали крестьян жаловаться и каждую жалобу удовлетворяли без разбора. Они же определяли размер оброка, подлежащего плате помещику, и размер контрибуции помещика по доходу. Лучшие фольварковые земли отданы крестьянам и оценены по годовой доходности в 75 копеек. Худшие оставлены за помещиками с определением доходности их в три рубля с десятины. При отводе наделов эти деятели рассуждали, что «неудобные» земли, лежащие среди наделов, должны были отдаваться крестьянам даром, и под именем неудобных отводили огромные площади крестьянам.

Пощады не было никому. Даже в Борисовском имении великого князя Николая Николаевича мировые посредники и сам военный начальник, кажется, полковник Скворцов, бунтовали крестьян его высочества. Великий князь сам поехал в имение, лично удостоверился в преступных действиях Скворцова, но не мог ничего сделать. Годом позже он добился смены Скворцова, но смены не карательной. Скворцов переведен в другое место с награждением чином генерал-майора. Между тем шли следственные комиссии, открывавшие преступников около лиц высокостоящих. Сераковский, адъютант военного министра, тяжкий государственный преступник, нашел открытое покровительство в самом Милютине. Огрызко, учредитель мятежных комитетов, был вице-директором департамента податей и сборов, и когда Муравьев потребовал, чтобы бумаги Огрызко были немедленно опечатаны и сам Огрызко доставлен в Вильну, то директор департамента Грот, как утверждали в городе, предупредил его о том и дал ему возможность сжечь бумаги. На Муравьева, которого жестокость я, впрочем, не оправдываю, напали с такою яростью, как будто он сам был предводителем мятежа.

У Муравьева был помощником Потапов, человек умный и умеренный. Потапов имел случай говорить с государем; взгляды его понравились. Чтобы предупредить назначение Потапова начальником западных губерний, Милютин представил государю расстройство земли донских казаков, требующей умного правителя, и лучшим признавал Потапова. Так спровадил он Потапова на Дон, а в западные губернии посадил своего директора канцелярии Кауфмана.

Затем принялись за земские учреждения в том же демагогическом духе, как и «Положение» о крестьянах.

То, чего не могли разорить мировые посредники, должно было разориться земскими учреждениями. Люди партии действовали с тем лицемерием, с каким всегда действуют партии, имеющие заднюю мысль. Общие рассуждения, объяснительная записка, говорили одно, а положение — другое. По общим рассуждениям, основание земства есть земля; в земском благоустройстве заинтересованы наиболее землевладельцы; на этом основании избирателями и гласными должны быть землевладельцы, имеющие не менее 350 десятин земли. Так говорит журнал Государственного совета, — а по положению: несколько землевладельцев, вместе владеющих 350 десятинами, имеют один голос, и дворянин, у которого 50 тысяч десятин, — тоже один голос. Кроме того, дворянин безземельный не имеет голоса, а крестьяне безземельные же — имеют: каждое селение — по одному. Какое же селение — в 200 ли душ, или в 20 — не сказано.

Таким образом, князь Меншиков, имеющий в Клинском уезде, за выделом крестьян, 30 тысяч десятин, представляет один голос, а его бывшие 3000 душ крестьян имеют 30 голосов. В довершение неурядицы правительство уступило земству принадлежавшее ему одному право — право налогов. Разумеется, эти 30 голосов стали очень щедры. На земские управы, на школы, на лекарей и пр. берут с земства деньги по решению двух десятков гласных, из которых половина — крестьяне и половина — разорившиеся мелкопоместные дворяне. Наложат 5 копеек с десятины. Из этого налога падает на каждого крестьянина Меншикова 15 копеек, а на него самого — 1500 рублей. И эти 1500 рублей идут на жалованье одному из тех же гласных!