Томас эдвард Лоуренс - Семь столпов мудрости

В качестве представителя Фейсала я объявил, что их гражданское правительство Дамаска упраздняется и что Шукри-паша Айуби назначается полномочным военным губернатором. Нури Сайд должен стать начальником войск, Азми-бей – начальником административного управления, Джемиль-бей – начальником общественной охраны. Мухаммед Сайд едко ответил мне, что я христианин и англичанин, и обратился к Насиру за поддержкой.

Несчастному Насиру оставалось только с жалким видом созерцать ссору своих друзей. Абд эль-Кадер вскочил и, начав осыпать меня язвительными проклятиями, довел себя до белого каления. Но я не обратил на него никакого внимания. Это взбесило его еще больше. Внезапно он прыгнул вперед с обнаженным кинжалом.

С быстротой молнии разъяренный Ауда бросился на него. Испуганный Абд эль-Кадер отступил. Алжирцы поднялись и, взбешенные, выбежали из зала. Меня убеждали, что их нужно схватить и расстрелять, но я не поддался на уговоры.

Мы приступили к работе. Нашей задачей было образование арабского правительства с достаточно широкими полномочиями и преобладанием туземцев, чтобы использовать энтузиазм и самопожертвование арабского восстания, переключив их в обстановку мира.

Мятежники, в особенности победившие мятежники, являются, естественно, дурными подданными и еще худшими правителями. Печальным долгом Фейсала было избавиться от своих военных друзей, заменив их такими элементами, которые в прошлом добросовестно служили турецкому правительству. Насир в слишком слабой степени был государственным политиком, чтобы сознавать это. Но Нури Сайд и Нури Шаалан понимали, что необходимо сделать.

После некоторых назначений и мер, проведенных с их помощью, машина управления начала функционировать100.

День подходил к концу, все население высыпало на бурлящие улицы. Мы назначили инженера для надзора за электрической станцией, обязав его приложить все силы к тому, чтобы к сегодняшнему же вечеру осветить город. Возобновление уличного освещения было бы самым убедительным доказательством наступившего мира. Ему удалось выполнить это, и порядок, воцарившийся в первый же вечер победы, в значительной мере был обязан мирному сиянию уличных огней, хотя усердствовала и наша новая полиция.

Затем мы занялись санитарными мероприятиями. Улицы оказались усеяны брошенными повозками и автомобилями, различными пожитками, вещами, трупами – остатками разбитой армии. Среди турок свирепствовали тиф, дизентерия, ломбардская проказа и другие болезни, и больные отползали умирать в каждое тенистое убежище вдоль пути их похода. Нури набрал команды санитаров, чтобы они произвели предварительную очистку зачумленных дорог и площадей, и распределил врачей по больницам, обещав на следующий день прислать медикаменты и провиант – все, что только удастся раздобыть.

Затем возник вопрос о тюрьмах. Во время турецкого отступления их покинули и сторожа, и заключенные. Шукри умело использовал это, объявив гражданскую, политическую и военную амнистию. Нужно было разоружить граждан или, по крайней мере, убедить их не носить винтовок. Выпустив прокламации, мы Достигли в течение трех или четырех дней своей цели, не применяя принудительных мер.

Началась работа по оказанию помощи. Неимущие уже в течение многих дней чуть не умирали от голода. Была налажена раздача порченого провианта из армейских складов. Затем нужно было снабдить пищевыми припасами все население города, которое через два дня начало бы голодать, так как в Дамаске не оставалось никаких запасов. Наладить временное снабжение из окрестных деревень являлось делом нетрудным. Для этого нужно было восстановить уверенность в безопасности дорог и дать вьючных животных взамен уведенных турками. Поскольку англичане едва ли поделились бы с нами, мы отделили часть животных из нашего собственного транспорта.

Но регулярное снабжение продовольствием требовало железной дороги. Надо было немедленно подыскать и вновь поставить на работу стрелочников, машинистов, кочегаров, рабочих – весь персонал, обслуживающий железнодорожное движение. Затем мы вспомнили о телеграфе.

Были необходимы квартиры для наших и для английских войск, безотлагательным делом являлось возобновление торговли и открытие магазинов, упорядочивание рынков и денежного обращения.

Денежное обращение пребывало в ужасном состоянии. Австралийцы награбили миллионы турецких банкнот, единственных денежных знаков, имевших хождение, и совершенно обесценили их, швыряясь лирами во все стороны. Какой-то кавалерист отдал банкноту в пятьсот лир парню, который три минуты подержал его лошадь. Юнг показал себя новичком, пытаясь укрепить курс лиры последними остатками нашего золота, полученного в Акабе. Но нужно было фиксировать новые цены, и это потребовало работы печатного станка.

Едва мы проделали это, как возникла потребность в газете. Кроме того, надо было разрешить вопрос водоснабжения, противопожарных мер и сбора налогов.

Все, вместе взятое, доставило нам уйму хлопот. Наша деятельность ограничивалась внешней стороной, отделкой фасада за счет подлинного строительства.

Однако она шла так успешно, что, когда я 4 октября покидал Дамаск, сирийцы фактически имели собственное правительство, которое просуществовало два года – без иностранной помощи, в оккупированной стране, опустошенной войною, и вопреки желанию некоторых влиятельных элементов среди союзников101.

В тот же день я сидел один в своей комнате, работая и размышляя, когда муэдзины начали призывать к вечерней молитве. Их голоса разносились в сыром вечернем воздухе над праздничным городом, расцвеченным огнями. Один из них, с особенно звонким и сочным голосом, выкрикивал с минарета соседней мечети. Очнувшись, я заметил, что невольно прислушиваюсь к его словам:

– Бог один велик во всем мире. Я утверждаю, что нет Бога, кроме Бога, и Мухаммед его пророк. Придите к молитве – и обретете покой. Бог один велик. Нет Бога, кроме Бога.

Под конец он понизил голос почти до разговорного тона и тихо добавил:

– И он милосерден сегодня к нам, о люди Дамаска!

Крик муэдзинов замолк, ибо все, казалось, вняли призыву к молитве в эту первую ночь полной свободы.

Глава 121

Меня разбудил какой-то встревоженный горожанин, сказав, что Абдель Кадер затевает бунт. Я послал за Нури Саидом, радуясь тому, что алжирский глупец сам себе рыл яму. Он созвал своих людей, объявил им, что все шерифы являются креатурами британцев, и уговаривал, пока еще есть время, нанести удар во имя веры и халифа.

К его призывам прислушивались друзы, которым я резко отказал в вознаграждении за их запоздалые услуги. Они были раскольниками, сектантами, не придерживавшимися ни ислама, ни халифата турок, ни воззрений Абдель Кадера, но антихристианский бунт означал грабеж и, возможно, резню маронитов. Они взялись за оружие и принялись громить только что открывшиеся магазины.