Борис Покровский - Ступени профессии

За поисками «чего-нибудь новенького» мы поехали в Ленинград к Ивану Ивановичу Соллертинскому. Он был умница, знал все, но был реалистом: зачем в Горьком «Орестея» Танеева, лучше иметь «Ивана Сусанина». Так или иначе, в содружестве с Исидором Аркадьевичем Заком я приобрел вкус к расширению репертуара и разгадыванию музыкально-драматургических загадок, что, наверное, и есть главная сущность оперной режиссуры.

Профессиональность? С нею я встретился с самого начала. Разве кому-нибудь в «провинции» могло прийти в голову, что занимающий ответственное положение тенор (не один — два, три) не может спеть Германа потому, что у него нет верхнего «си», или Сабинина потому, что у него нет верхнего «до»? Разве могло прийти в голову, что ведущая меццо-сопрано Валентина Васильевна Викторова не может по какой-нибудь причине быть Кармен или Серполеттой, княгиней в «Чародейке» или няней в «Евгении Онегине»? Разве спрашивали у В. П. Симанской, может ли она быть Виолеттой, Микаэлой или баядерой в оперетте Кальмана? Или сможет ли спеть партию рахманиновского Скупого рыцаря Иван Яковлевич Струков? Должны! А если нет, то уступи свое ведущее положение другим. Это был строгий закон высокого профессионализма, существовавший в так называемой «провинции».

Вот случай, о котором в связи с этим надо рассказать. Ведущим тенором в театре был Павел Рише. Артист его положения считал унизительным для себя брать уроки по подготовке партий в театре. Он считал себя обязанным знать партию, а где и как учил ее — дирекцию это не касалось. На первых репетициях со мною он почувствовал, что его затрудняет выполнение предложенных сценических задач. Что он делает? Договаривается со мной о регулярных с ним занятиях по актерскому мастерству за соответствующее вознаграждение. Он и артистка Сафонова — ведущее меццо — весь сезон занимались со мной дома элементами актерского мастерства. Это ничуть не поколебало их авторитет, тем более что занятия эти скоро принесли чудесные плоды. Ведущий артист должен отвечать своему положению — вот в чем была гордость «провинциального» артиста.

Коллектив? Со мною произошел случай, который не забудешь. Незадолго до войны был издан строжайший приказ: кто опоздает на работу на пятнадцать минут — увольняется. Как только этот приказ был опубликован, так на второй же день я, никогда не опаздывающий, прихожу на репетицию на сорок минут позже. Причина была самая банальная — часы! Но разве в таких обстоятельствах ее объявишь?

Машины в театре не было, послали грузовик. Примчали в театр, а в нем атмосфера катастрофы. На сцене в декорациях третьего акта «Кармен» замерли хор, солисты, статисты. В зрительном зале сидит многочисленная комиссия, пришедшая как раз проверять точность выполнения строгого приказа, рядом — дирекция, партком и местком в полном составе. По залу ходит бледный директор Николай Васильевич Сулоев. При входе администратор собирается меня предупредить, но умница Марк Маркович Валентинов — наш главный режиссер, схватив меня за руку, процедил решительно и грозно: «Бегом на сцену и репетировать в полную силу, без перерыва». Обуявший меня страх заставил подчиниться. Я вбежал на сцену, на ходу начав репетировать. Артисты, сорок минут стоявшие на своих местах, все поняли и стали репетировать изо всех сил, более того, это была демонстрация восхищения моей режиссурой. Коллектив меня спасал!

Чувствовалось, что и комиссия наслаждалась репетицией и не собиралась уходить, хотя факт преступления уже был «налицо». Потом — длинное заседание в кабинете директора, посвященное тому, как меня спасти. Театральный врач (он же артист) отвез меня немедленно в диспансер, где солидный консилиум обнаружил неблагополучие с сердцем, и я три месяца ходил туда принимать ванны. Артисты «вспоминали», что и раньше у меня «шалило сердце». Говорят, что на заседании кто-то вспомнил, что я всего-навсего студент-дипломник, а в приказе о таких ничего не сказано. «Ну и ну!»— сказал мне вечером директор, принимая сердечные капли. «Студент-дипломник» был оставлен в театре, О Николае Васильевиче Сулоеве тоже есть что рассказать, «Провинциальный» директор не служил в театре, а жил в нем. Театр — его честь, его счастье и несчастье — все! Крутился, чтобы театр существовал.

Война застала нас в Иванове. Утренний спектакль «Иван Сусанин». Каждое слово, интонация, весь дух, пронизывающий эта произведение, били по кровоточащим ранам каждого, кто был в зале. Публика в этот день была наэлектризована. В последующие дни перестала ходить в театр, чтобы потом снова переполнить его.

А я? Мое дело идти в военкомат, что я и сделал. Прошел все формальности и уселся на стул перед парикмахером. Началась стрижка «наголо», я ведь рядовой, необученный. Вдруг крик: «Покровского на выход!» Парикмахер оставляет меня с наполовину стриженной головой. «Следующий!» Я схожу вниз, там директор с трясущимися от негодования губами. Он явно не находит слов, чтобы меня изругать: «Как можно, в такой момент!» Он поднял весь город, чтобы спасти меня для театра.

А театр пуст, моя режиссура никому не нужна, и от армии я освобожден. Кто я? Спустя несколько дней Николай Васильевич приходит с Любимовым ко мне домой и издали начинается разговор о трудном времени, о долге артиста, судьбе театра, потребностях военного зрителя. Конечно, хорошо «Нижегородцы» и «Юдифь», но публике нужна разрядка! В Горький многие приезжают на сутки с недалекого тогда фронта, а мы им — «оперные ужасы», вдобавок к тем, что они вчера видели в самой гуще боя. Нужна оперетта!

Что? Все органы, руководящие искусством, справедливо требуют серьезного, мобилизующего, патриотического репертуара, а мы — оперетту? Да, в театре случайно есть нотные материалы оперетты Стрельникова «Холопка» — надо ее быстро поставить. «Но я не ставил оперетт, я даже их не видел…» — «Неважно!» «А кто еще?» — как всегда восклицает Лев Владимирович. «На роль комика возьмем местного куплетиста, каскадная пара — премьеры балета (поют же они на вечеринках!), герои, слава богу, в опере есть. Закатим декорации — ого-го!»

Быстро, сам себе не веря, забыв все свои принципы и понятия, ставлю «Холопку», а за нею в двенадцать дней с Исидором Аркадьевичем Заком — «Сильву» Кальмана. Театр переполнен военными. Командование благодарит. Алексей Дмитриевич Попов был на спектакле и пришел в восторг… Не так легко в этом разобраться. А вот директор Сулоев и дирижер Любимов поняли, что офицера, у которого один день передышки, надо развлечь, дать отдых, а не пугать еще и в театре. Развлечь!

Жизнь научила тому, что театр должен развлекать и, развлекая, помогать жить, понимать жизнь, ориентироваться в ней. Мы в театре бываем такими мудрыми и серьезными, стесняемся развлекать и смешить, не тренируем в себе и в артисте умение это делать. Речь не об облегчении искусства, а о возврате театру одной из важных его граней.