Олег Калугин - Прощай, Лубянка!

А какой ажиотаж царил в Управлении, когда проводились «марши мира», заорганизованные до абсурда обкомом, или в порту пришвартовывалась яхта «Гринпис» с не признанными советскими официальными органами сторонниками мира с Запада. Сам Носырев вызывал «на ковер» зазевавшихся сотрудников и требовал доложить, почему разбежались по городу члены экипажа «Гринписа» и не проводят ли они агентурных операций с ленинградскими диссидентами.

Мое регулярное общение с пограничниками убедило, что основной объем их работы заключался в том, чтобы не допустить побега через границу собственных граждан. Иностранцы перелезали через колючую проволоку очень редко, да и то в большом подпитии.

Повседневная жизнь Управления складывалась не только из проработки сотен дел, находившихся в его производстве, но и в наблюдении за обстановкой в городе и области. Обычный день Управления включал в себя текущие события, требовавшие оперативного реагирования. Типичная сводка за сутки выглядела следующим образом:

— в районе завода «Большевик» при производстве земляных работ обнаружено два артиллерийских снаряда калибра 122 мм. Выставлен милицейский пост, вызваны пиротехники, прибывшие через шесть часов. Ими установлено, что из двух обнаруженных предметов один — снаряд, другой — болванка. Снаряд увезен на обезвреживание.

— В Красном Селе обнаружена противопехотная мина. Выставлен милицейский пост, вызваны саперы.

— На заводе штурманских приборов «Азимут» разлилась азотная кислота из цистерны гальванического цеха. Причина — разъедание вентиля бака. Вытекло 150 литров кислоты. Пострадавших нет.

— На хладокомбинате произошла утечка аммиака в количестве 60 тонн из-за повреждения трубопровода. На место происшествия выехали сотрудники КГБ, милиции и санэпидемстанции.

— В больницу г. Светогорска поступило 10 больных с подозрением на легочную чуму. Информирован первый секретарь Выборгского горкома КПСС. В больницу выехал работник КГБ.

— На объединении «Ленинец» проводятся учения по линии гражданской обороны.

Регистрацией событий и формальным участием в том или ином мероприятии дело, разумеется, не ограничивалось. Руководство требовало творческого подхода к решению стоящих перед Управлением задач. И снизу шли инициативные предложения.

Проникновение западной массовой культуры, увлечение молодежи рок-музыкой, нетрадиционной живописью вызывало беспокойство в обкоме. Идейное здоровье ленинградцев подвергалось постоянным испытаниям и воздействию извне. Требовались срочные меры, и чекистов просили дать предложения. Вопреки ожиданиям обкома, Пятая служба высказалась не за ужесточение санкций против поклонников Запада, а всего лишь за объединение всех неформальных писателей, музыкантов и художников под одной крышей, с тем чтобы облегчить КГБ и соответственно обкому управление процессами, проходящими в среде неформалов. В результате этой инициативы через агентуру Управления был сколочен первый в Ленинграде «рок-клуб», затем отдельным сборником «Круг» в государственном издательстве опубликована художественная проза и стихи «непризнанных» писателей, состоялось несколько выставок самодеятельных живописцев.

Хотя я не имел прямого отношения к надзору за деятельностью творческой интеллигенции в городе, мой интерес к ней был известен многим сотрудникам Управления и они нередко обращались ко мне за консультациями. Однажды мне принесли записку, адресованную в обком, с предложением не выпускать в загранкомандировку дирижера Темирканова в связи с его намерением остаться на Западе. У меня вызвала сомнение правдоподобность этого сообщения, так как Темирканов отличался патриотическими настроениями, несмотря на неудовлетворенность положением театрального дирижера.

«Откуда у вас эти материалы?» — спросил я работника Пятой службы. «Из сводки подслушивания его разговора с художественным руководителем театра», — последовал ответ. Я предложил принести мне сводку, чтобы самому разобраться. Из пространного документа объемом не менее пятидесяти страниц выяснилось, что Темирканов во время застольной беседы со своим сослуживцем горько жаловался на задержку с решением вопроса о его назначении на должность дирижера Ленинградской филармонии вместо болеющего Мравинского. «Будь я на Западе, — говорил Темирканов, — меня бы приглашали на работу лучшие оркестры мира, а здесь — полнейшая бесперспективность. Вот поеду в Лондон и там сразу получу приличное место. Не хочу больше унижаться перед местными чиновниками». Эта фраза, по-видимому, и легла в основу докладной о нежелательности выезда Темирканова на гастроли в Англию. Казалось бы, все ясно — намерение остаться на Западе есть…

Я читал документ дальше. Через десять-пятнадцать страниц Темирканов возвращается к вопросу о поездке в Лондон и говорит: «На кой черт мне сдался этот Лондон! Ну, куплю там пару хороших ботинок, еще что-нибудь, но ведь дело не в этом! Простор нужен для творчества, раскрепощенность!» Вновь он сокрушается по поводу задержки с освобождением Мравинского от должности…

Я пригласил работника Пятой службы к себе, вернул ему документы и отчитал за попытку ввести обком партии в заблуждение относительно истинных намерений Темирканова.

Освоение премудростей внутренней контрразведки не заняло у меня много времени. С точки зрения решения оперативных вопросов я был наделен весьма большими полномочиями, имел право давать санкции на заведение дел по проверке советских и иностранных граждан, подслушивание их телефонов и квартир, перлюстрацию корреспонденции, организацию визуального наблюдения, тайное проникновение и обыски в жилищах проверяемых лиц.

Через полгода после прибытия в Ленинград я получил просторную квартиру в доме на набережной Невы, напротив музея — домика Петра I. Моими соседями оказались секретари обкома, видные деятели культуры, начальники милиции, погранвойск и сам Носырев. Через двор проживали Григорий Романов и Юрий Соловьев, чуть поодаль — председатель горисполкома Лев Зайков.

Моя дача в Солнечном тоже располагалась рядом с дачами ленинградской партийной элиты. В трехстах метрах плескались волны Финского залива, и я взял за правило каждое утро с мая по октябрь проплывать по полкилометра в бодрящей воде.

Постепенно налаживался быт, благоустраивалась и обставлялась новая квартира. Стареющие отец с матерью, сменившие в свое время ленинградскую площадь на Подмосковье, теперь часто жили у меня. Отец очень волновался из-за моего перемещения по службе и никак не мог понять, что стоит за этим решением.