Наталья Пронина - Правда об Иване Грозном

Наконец, один из последних «непростительных грехов», который издавна приписывается Ивану IV, – это «грех» отмены Юрьева дня, т. е. начало фактического закрепощения крестьянства в России. Долгое время считалось, что именно Грозный, с целью обеспечения разорившегося (за годы Ливонской войны) служилого дворянства постоянной рабочей силой, издал в 1580—1581 гг. указ о так называемых «заповедных летах», когда был запрещен свободный уход крестьян от своих господ. Знакомая со старых школьных учебников, «теория» эта полностью перекочевала и в труд нашего прогрессивнейшего писателя-либерала. «Теперь, – чуть ли не цитируя т. Карла Маркса, провозглашает г-н Радзинский, – многочисленный класс новых рабов трудился на его (Ивана) служилых людей. Мирно, без всякого ропота отдали крестьяне свою свободу грозному царю. Безумное молчание…». Но… молчание ли?

Ведь если полистать те же старенькие наши учебники истории, то можно вспомнить, что, к примеру, на знаменитое «Соборное уложение 1649 г.», действительно на высшем юридическом уровне оформившее крепостное право в Российском царстве, «безропотное» российское крестьянство сразу ответило не менее знаменитым бунтом Стеньки Разина (1670—1671 гг.). А на правление «просвещенной» императрицы-немки Екатерины II, дозволившей вконец распущенному российскому дворянству относиться к крестьянам не иначе, как к бессловесному скоту, – уже и грандиозной крестьянской войной под предводительством народного царя Емельяна Пугачева (1773—1775 гг.). Войной, охватившей едва ли не половину империи… Все это факты, от которых, как говорится, нам никуда не уйти, как не уйти нам и от того, что ничего подобного вышеуказанным крестьянским волнениям и войнам не было зафиксировано во время царствования Грозного.

Все более-менее значительные народные восстания и бунты в России рубежа XVI—XVII вв. начались уже после кончины Ивана IV, когда высшая государственная власть оказалась в руках «демократически избранного» на царство Бориса Годунова, а затем и откровенного боярского ставленника – Василия Шуйского. Именно этим правителям принадлежит позорная пальма первенства в закрепощении русских крестьян. Но, разумеется, об этом знаток «темных провалов Российской истории» г-н Радзинский сказать не посмел…

Между тем Судебник 1550 г. свидетельствует: уже с самого начала своего правления, действительно тщательно оберегая интересы служилого дворянства, Иван Грозный не издал ни единого законодательного акта в ущерб крестьянской свободе. Его Судебник полностью сохранил старинное право русского землепашца один раз в году – за неделю до Юрьева дня (26 ноября) и в течение недели после Юрьева дня, – расплатившись по оброчным и налоговым обязательствам, покинуть имение своего господина. Так, повторим, было в начале царствования Грозного. Так же было и в последние его годы. Современный исследователь Р.Г. Скрынников, автор десятков научных монографий и книг об Иване IV, неизменно подчеркивая «противоречивость» личности первого русского царя, его «тиранские наклонности», все же, изучая исторические документы, относящиеся к закрепощению крестьян, не смог не признать: «детальный анализ источников (приводит к заключению), что при жизни царь Иван Грозный не издавал никакого указа об отмене Юрьева дня» . И далее, ввиду чрезвычайной важности проблемы, мы позволим себе еще одну, весьма пространную цитату из того же автора. Историк пишет: «Бесспорным остается факт, что ни один документ, составленный при жизни царя, вообще не употребляет термин «заповедные лета» применительно к крестьянам. Первым источником, четко сформулировавшим норму «заповедных лет», была царская жалованная грамота городу Торопцу в 1590 г. (т.е. через шесть лет после смерти Грозного, когда фактически во главе страны уже стоял Борис Годунов). Правительство разрешило властям Торопца вернуть в город старинных тяглых людей, которые с «посаду разошлись в заповедные лета». Как видим, действие «заповедных лет» распространялось на городское население, которое к Юрьеву дню не имело никакого отношения. Следовательно, содержание «заповедных лет» невозможно свести к формальной отмене Юрьева дня. Вернее будет сказать, что «заповедные лета» означали временное прикрепление податного населения – крестьян и посадских людей – к тяглу, то есть к тяглым дворам и наделам. ОБРАЩЕНИЕ К ГРАМОТЕ 1590 г. ОПРОВЕРГАЕТ ТЕЗИС О ЗАКРЕПОЩЕНИИ КРЕСТЬЯН ГРОЗНЫМ» [607] .

Напротив, продолжает исследователь, самым обстоятельным образом история закрепощения русских крестьян запечетлена «в Уложении царя Василия Шуйского 1607 г. Как значится в преамбуле Уложения, «при царе Иоанне Васильевиче… крестьяне выход имели вольный, а царь Федор Иоаннович, по наговору Бориса Годунова… выход крестьянам заказал, и у кого колико крестьян тогда было, книги учинил». Именно эта грамота свидетельствует, что отнюдь не Грозный царь, а его слабый умом сын и преемник Федор, подпав под влияние своего властолюбивого шурина Б. Годунова, «отменив Юрьев день, приказал составить писцовые книги (переписать крестьянское население. – Авт. ), закрепив тем самым крестьян за их землевладельцами» [608] … Здесь, кстати, любопытно отметить и такую деталь. Как писатель с историческим образованием, г-н Радзинский, несомненно, знает и о существовании вышеуказанных документов, и о тех выводах, к которым пришел на основе их изучения профессио– нальный историк. А потому, громко объявив читателю о начале крепостного права при Иване Грозном, наш весьма находчивый автор, несколько позже по тексту, словно поправляя (и страхуя) себя, вынужден был добавить (хотя уже не так напыщенно, как первое утверждение), слова о том, что никто другой, но самолично правитель Годунов «в 1592 г. окончательно отменил вековое право (крестьянского выхода), и крестьяне стали собственностью хозяев земли». Ибо такова была страшная плата этого коварного узурпатора за свою власть . Ибо только «курс на закрепощение крестьян обеспечил Борису Годунову широкую поддержку со стороны российского дворянства» [609] , т.е. дворянского воинства. Воинства, единственно при помощи которого он мог совладать с презиравшим его старомосковским боярством и… заставить молчать тех, кто ранее был соучастником его борьбы за трон, кто знал, что на совести правителя не только смерть ребенка, но и смерть отца. Увы, подробно живописуя основные вехи этой поистине кровавой борьбы, г-н Радзинский опять-таки не сказал главного…

…Борис Годунов появился на свет в знаменитый год взятия Казани. Он был сыном Федора Годунова – потомка старинного рода, основателем коего историки считают татарского вельможу Чат-мурзу, еще при Иване Калите выехавшего из Золотой Орды на службу в Москву [610] . Но к XVI веку род уже захирел, растерял земельные богатства, и его многочисленные наследники превратились в обыкновенных мелких помещиков. Сам Федор из-за своего физического недостатка носил прозвище «Кривой» и, пожалуй, на этом исчерпываются все имеющиеся о нем сведения. Умер он рано, а потому двух осиротевших его детей взял в свою семью родной брат Федора – Дмитрий Годунов, служивший главой Постельного приказа, т.е. начальником дворцовой стражи при молодом Иване Грозном. Чин немалый и ответственный: например, постельничий вечером должен был лично обходить все внутренние дворцовые караулы, а потом укладывался с царем «в одном покою вместе» [611] ). Неудивительно, что столь выгодное положение позволило Дмитрию хорошо «пристроить» и племянника с племянницей. Борис Годунов оказался во дворце еще почти подростком и именно в ведомстве дяди получил свое первое придворное звание камергера (подавал и принимал у государя одежду). А будущая красавица – Ирина Годунова (ровесница младшего царевича Федора) и вовсе с семи лет воспитывалась в царских палатах, где росли дети Грозного. Словом, в Кремле сирот не обидели, дав и хлеб, и кров. Но черной оказалась «благодарность»… Под непроницаемой маской услужливой покорности придворного в душе Бориса, видимо, изначально зародилась огромная зависть и дикое желание самому стать повелителем. Но острый, расчетливый ум – ум татарского вельможи – до времени сдерживал эту дикую страсть…