Матюшкин Федорович - Повседневная жизнь Арзамаса-16

У испытателей особенно ярко проявлялись черты и стиль поведения, присущие старшему и среднему поколению Арзамаса-16. Ответственность ли тому причиной, повседневный риск или общение с руководством, трудно сказать. Никогда поэтому не было препирательств типа «а что я за это буду иметь?». Надо — значит, надо! Самоотверженность и чувство долга вовсе не вбивались страхом, они вырабатывались, воспитывались. «Раньше думай о Родине, а потом о себе!» — это о них. А. Веселовский вспоминал, как в 1961 году жена просила его из командировки приехать к больному сыну. В ответ на просьбу отпустить руководитель испытаний «Н. И. Павлов спокойно сказал: „Я понимаю ваше состояние и ваше стремление помочь больному сынишке. Но давайте проанализируем, чем вы можете помочь? Сына положили в инфекционное отделение больницы, доступ туда закрыт, общение через стекло только расстроит ребенка еще больше. Конечно, жене будет полегче. А здесь вы нужны, так как темп работ будет еще больше, чем прежде. Я не могу вам запретить отъезд, но я прошу вас остаться. О состоянии здоровья вашего сына буду регулярно узнавать по ВЧ-связи“. Поняв, что я действительно нужен, что, безусловно, польстило моему самолюбию, ушел с тяжелым чувством неисполненного долга отца к маленькому сыну. В коридоре меня догнал Е. А. Негин: „Я понимаю твои переживания, у меня самого жена в Москве на операции, а я вот здесь и уехать не могу“»[118].

На испытаниях, где всегда была высокая концентрация высокого начальства и профессионалов сборщиков и испытателей, не занимающих высоких административных должностей, складывались несколько своеобразные отношения в целом. Во-первых, это в значительной степени зависело от стиля отношений по производственной вертикали. Большинство руководителей, даже очень высокого ранга, вплоть до министра, никогда не подчеркивали своего положения, это создавало доверительные отношения, когда можно было обратиться со своими заботами и нуждами к руководству. Интересно, что в словарном разнообразии мемуарной литературы испытателей я почти не встречал термина «начальство». Вместо этого использовался другой — «старший товарищ». Конечно, характеры были разные, и переделывать себя многие не хотели, привычка — вторая натура. Однако достоинство настоящего профессионала ценилось высоко.

Был такой эпизод. Во время испытаний модернизированной Р-12 на полигон приехал первый заместитель начальника Главного управления ракетного вооружения Министерства обороны генерал-лейтенант А. С. Мрыкин. Очень вспыльчивый, излишне эмоциональный человек, который не стеснялся в выражениях и раздаче наказаний. На полигоне среди офицеров появилось выражение: «Получил втык в один МРЫК», то есть с погон «полетела» одна звезда. Его очень боялись, так как можно было попасть «под горячую руку» и незаслуженно пострадать.

При подготовке к старту ракеты предусматривалось подключение системы ее аварийного подрыва к автоматике боевой части при аномальном полете. Эту операцию выполнял молодой инженер из Арзамаса-16 Слава Гришин. Он прибыл на стартовую позицию по графику, однако у ракетчиков что-то не ладилось, поэтому прождав, он уехал с согласия руководителя подготовки пообедать. На старт пожаловал Мрыкин: «В чем задержка?» Полигонный полковник ответил не моргнув глазом: «Да вот, представителя Минсредмаша нет, уехал обедать, до сих пор ждем». Генерал багровеет, и… в это время подъезжает Гришин. Мрыкин с места в карьер — и многоэтажным матом на молодого специалиста. Слава сначала оторопел, потом снял очки, протер и голосом, перекрывшим генеральский рык, заорал: «Товарищ генерал, я не хуже вас орать умею!!!» Генерал удивленно смолк И Гришин уже спокойно все объяснил. Генерал развернулся, и теперь поток «площадного красноречия» обрушился на офицеров. Зато потом, когда в очередной раз на стартовую площадку приезжал Мрыкин, всегда повторялось следующее приветствие: всем общий кивок и персональное рукопожатие: «Здравствуйте, товарищ Гришин!»

Любая работа невозможна без осечек. Предвидеть все не в состоянии самые высокие профессионалы. Аварийная ситуация возникает порой из безобидных обстоятельств. Неприятные минуты переживали и испытатели ВНИИЭФ. Из опыта Веселовского, Турчина, Негина таких случаев предостаточно. Вот один из них. Для измерения времени, необходимого для установки задержки блока автоматики, использовался осциллографический измеритель времени ИВ-22, этакий габаритный приборчик весом в 180 килограммов на рояльных колесах, с вертикально расположенной большой катодной трубкой, на анод которой подавалось напряжение в 15 киловольт (почти как в черно-белом телевизоре). Прибор был довольно сложным и капризным. Один ИВ-22 вышел из строя, срочно поставили второй, а в первом открыли заднюю стенку, и Виктор Павлович Евланов, испытатель-электронщик, потихонечку приводил его в порядок прямо в сборочном зале по другую сторону от изделия, чтобы не мешать контрольному циклу. Для защиты исполнителя от поражения электротоком в осциллографе были сделаны две блокировки. Евланов возился, когда осциллограф находился под напряжением. Его позвали на проведение контрольного цикла, он открыл дверцу, уверенный, что напряжение снято, но выключатель не сработал. В результате мощные остеклованные проволочные резисторы нагрелись в плексигласовом корпусе высоковольтного блока настолько, что плекс загорелся. Представьте себе, идет проверка сверхсекретного изделия, а в полутора метрах от него из осциллографа вырывается яркий сноп пламени. Все настолько шокированы, что никто не догадался воспользоваться углекислотным огнетушителем. Огромный осциллограф в 180 килограммов, как игрушку, выкатили в тамбур, где вылили на него тазик с водой, который стоял у бачка для питьевой воды. Пожар был потушен, но затем пришлось пережить весьма неприятный разговор с представителями КГБ и написать подробные письменные объяснения.

С работниками Комитета госбезопасности испытателям приходилось иметь дело, и не раз. На одном из изделий, доставленных на испытания, теоретики решили сместить центральное ядро водородного заряда на 5 миллиметров вдоль продольной оси (на основании уточненных расчетных данных). На полигон прибыли самолетом новые детали заряда, бригада сборщиков заряда и технические контролеры. Отстыковав хвостовую часть бомбы, повернули (с помощью поворотного устройства сборочного стенда) основной корпус бомбы в вертикальное положение, извлекли заряд. Водородный блок разобрали полностью, провели замену внутренних деталей, повторно собрали его и вмонтировали в корпус бомбы.

При перекладке основной части корпуса на тележку МАЗ-5236 (для подвески под самолет) допустили небольшую неточность: ложементы тележки сместили относительно риски на корпусе бомбы на 15–20 миллиметров назад (то есть эта часть бомбы оказалась подвинутой вперед относительно тележки), на что никто и внимания не обратил. Изделие проверили, снарядили электродетонаторами, стали подводить хвостовую часть (на роликах в направляющих тележки), и вдруг хвост бомбы вместе с кареткой на роликах проваливается в пазы направляющих и падает на бетонный пол с высоты 25–30 сантиметров. И это с изделием, готовым к испытанию, сроки которого уже утверждены на самом верху.