Анатолий Виноградов - Стендаль

ГЛАВА XXII

Стендаль родился накануне Великой буржуазной революции, за шесть лет до ее начала. Стендаль умер накануне первого самостоятельного революционного выступления нового класса, пролетариата, за шесть лет до революции 1848 года.

Жизнь его протекла в эпоху торжества и упадка освободительной борьбы буржуазии против феодализма.

Великие освободительные идеи, которые Стендаль жадно впитал в самые ранние детские годы, не были осуществлены ни в эти годы, ни позже, когда он был юношей, молодым человеком. Наоборот, буржуазия, получив то, что ей нужно было более всего, возможность и право на беспрепятственное обогащение путем эксплуатации народа, быстро отреклась от идеалов своей молодости, даже от притязаний на власть: чтобы сохранить кошелек, она готова была уступить корону, которую надела было на себя в 1789–1792 годах. Ее она вручила Наполеону…

Но идеалы молодости буржуазии были идеалами молодости Бейля. Он от них не отрекся…

Все лучшее, что в культуре создано было передовым человечеством в эпоху подготовки штурма феодального мира, все прогрессивное, что значительно опережало реальные возможности буржуазного строя, — подлинная свобода и благо народа — все это на всю жизнь определило сознание Стендаля.

В отношении революционном и идейном буржуазия обанкротилась на глазах Бейля, и он понял, что от нее ждать нечего. Он понял это тем лучше, что он хорошо ее изучил, он знал ее и понимал лучше, чем она самое себя… И он рассказал все, что знал о ней, в своих произведениях…

Но Бейль не понял и не увидел, какой новый класс явился законным правопреемником революционного наследства, он не видел, что идеи подлинной свободы и социального равенства, к которым подошла революция и перед которыми остановилась, что эти идеи могут быть и будут воплощены по-настоящему лишь пролетариатом.

Таким образом, Бейль чувствовал себя всю жизнь одиночкой, случайно уцелевшим представителем великого века, держателем замечательного идейного наследства.

Он мужественно отстаивал свои идеи, оберегал их, хранил их чистоту — и смело прилагал их к действительности тем единственным способом, который у него оставался, — в творчестве.

В этом — источник его реализма, аналитического, ясного, даже резкого и стремительного, как речи и дела людей в первые, лучшие годы революции…

Как человек с умом, и смелым и не связанным никакими условностями, он предчувствовал будущее, но смутно, вернее абстрактно, — как неизбежную победу свободы и счастья человечества. Он обращался к этому будущему, он понимал, что пишет преимущественно для читателя того времени, которое решительно не будет похоже на его эпоху.

Но как художник, как создатель образов, он весь был в настоящем, даже в прошлом; он описывал людей, подобных себе, потерпевших крушение в великой исторической битве, людей, опоздавших родиться или не успевших умереть, а быть может, поспешивших родиться, а следовательно, и умереть…

Крах его героев, — а они все терпят крах: и Октав, и Жюльен, и Люсьен, и Фабрицио, — это выражение исторической бесперспективности.

Подлинный представитель передового человечества своего времени, смертельный враг и феодальной реакции и буржуазного контрреволюционного либерализма, искренний друг народа, Стендаль — основоположник реалистического романа — отличается от своих современников, писателей-реалистов, и в первую голову от величайшего из них — Бальзака — именно тем, что он был сознательным хранителем и выразителем лучших идей демократической революции. Он не вступал ни в какие сделки ни с буржуазным обществом, ни со своею совестью; он не искал идеалов в прошлом, как Бальзак, он ненавидел настоящее сильнее, чем Бальзак, потому что он отрицал его во имя будущего. Оттого и стиль его реализма иной, чем у Бальзака, у Флобера; оттого не нашлось общего языка у обоих великих реалистов — Бальзака и Стендаля.

Стендаль по крайней мере в трехстах из своих тысячи семисот писем говорит, что его всегда преследовало стремление, сознаваемое как долг: «обеспечить максимальное понимание тех фраз, которые выражают его общественно полезные мысли». С этим связана и его языковая установка. Язык Стендаля — французский язык, очень корявый с точки зрения поклонников Мопассана и совершенно, быть может, непригодный для пародийного стиля Анатоля Франса. Но это прекрасный, четкий, чистый и ясный язык. Его тяжеловесность — это тяжеловесность золота. Лигатура ни в прямом, ни в переносном смысле несвойственна Стендалю.

В письмах И. С. Тургенева, изданных в Париже Гальпериным-Каминским, Тургенев приводит все желчные отзывы Флобера о Проспере Мериме. Этот великий реалист был, в сущности, выразителем только субъективного идеализма буржуазии своего времени. И совершенно правильное суждение высказывает Поль Лафарг, когда говорит, что Маркс видел вещи изнутри, а Флобер только снаружи; Стендаль выходил за пределы буржуазного субъективного идеализма, он был в корне не согласен с идеалистической философией Германии, с эклектизмом Виктора Кузена. Анри Бейль-Стендаль чужд и субъективному реализму буржуазного романа. Поэтому мы имеем право говорить о народности его творчества.

Стендаля отдаляла от современников его классовая трактовка героев, событий и положений — все, что и не грезилось реалистам типа Флобера и Гонкуров.

По этой же причине Стендаль в течение десятилетий был сознательно замалчиваем буржуазными критиками и историками литературы — это было неудивительно и в годы Июльской монархии, и при Второй империи, и при Третьей республике, и еще менее удивительно, что и нынешние критики, все эти Лансоны, Фаге, третируют Стендаля… Они отлично понимают, что его подлинно критический реализм, насыщенный великими революционными идеями, составляет драгоценную часть культурного наследства, которую пролетариат бережно принимает и развивает.

Уже в 1830 году «Литературная газета» Пушкина — Дельвига стала проводницей идей Стендаля. Еще до выхода «Красного и черного» в ней печатались полученные через посредство Соболевского выдержки из произведений Стендаля. Немного погодя журнал «Сын отечества» напечатал отрывок воспоминаний Стендаля о Байроне[114].

Обстановка последующих лет не дала возможности полностью развернуться влиянию Стендаля на русскую литературу. Но многие литературные произведения носят явные следы этого влияния. Спутник Стендаля Волконский выпустил книгу «Рим и Италия средних и новейших времен в историческом, нравственном и художественном отношении» (сочинение князя А. Волконского, члена Римско-аркадской академии, Москва, 1843–1845) под прямым воздействием Стендаля. Через четыре года после смерти Стендаля его произведениями зачитывался пятнадцатилетний мальчик Лев Толстой. По картинам виденного им Бородинского боя Бейль создавал картины боя при Ватерлоо. Бейль обращал большое внимание на все отвратительные, «изнаночные» стороны войны. Лев Толстой по картине битвы под Ватерлоо, прочитанной в «Пармской обители» Стендаля, воссоздал Бородинскую битву. Но Лев Толстой дает картины пацифистского отрицания войны. С точки зрения Льва Толстого любая война, и гражданская, классовая, и захватнически империалистическая, одинаково плоха. Стендаль войну расценивает в зависимости от того, понимают ли воюющие смысл и значение происходящих событий. Лев Толстой — пацифист, Стендаль — антимилитарист, антимилитарист сознательный и глубоко умеющий оценить гражданскую войну, ведущую к революционным достижениям, как нечто более благородное и высокое, как нечто более бережливое и экономное в расходовании человеческих сил, нежели любая война, предпринятая ради колоний, ради банковских операций, ради приобретения новых рынков.