Никколо Каппони - Макиавелли

Сколь силен был гнев Филиччиафо, можно заключить из письма Макиавелли правителю Модены Филиппо де Нерли от 1 ноября. На Нерли, которому не следовало слишком удивляться поведению Макиавелли, обрушился весь гнев уполномоченного — ив известной степени гнев Гвиччардини. Филиппо просил Никколо выслать ему, как и было обещано, первые две части «Истории Флоренции». Он также просил передать привет «старичкам», и особенно Донато даль Карно, «который поступит как истинный аристократ, если зимой не пустит вас в свой магазин, чтобы вы не рассиживались у очага и не портили ему воздух».

Прежде чем вернуться во Флоренцию, Макиавелли завернул в Модену и оттуда написал Гвиччардини, чтобы тот утихомирил разбушевавшегося Филиччиафо. Он встретился и с Нерли, который приветствовал его словами: «Возможно ли такое, чтобы я хоть раз что-то сделал правильно?» Никколо был к этому готов и, смеясь, ответил:

«Милорд губернатор, не удивляйтесь, ибо виноваты во всем не вы, но нынешний год. Ибо никто не исполнил своих обязанностей должным образом, и все пошло вкривь и вкось. Император мог поступить и того хуже: отказаться посылать какую бы то ни было помощь, и поступил бы так с легкостью. Испанцы могли причинить нам немалое беспокойство, но не имели к тому возможности. Мы могли победить, но не имели к тому способности. Папа полагал, что росчерк его пера защитит его куда надежнее тысячи пехотинцев, и лишь сиенцы повели себя как подобает, а посему не следует удивляться, если в эти безумные времена лучше всех проявили себя безумцы.[87] Посему, милорд губернатор, было бы гораздо хуже, если бы вы не совершили ни единой ошибки».

Чуть успокоившись, Нерли ответил, что, если все обстоит именно так, он более не будет волноваться. Вскоре после этого обмена любезностями прибыл граф Гвидо Рангони — один из командующих папской армией, на которого Гвиччардини был неимоверно зол. Он осторожно осведомился, гневался ли на него папский наместник, на что Макиавелли насмешливо ответил: «Нет, ибо предмет его гнева исчез». Затем они вдвоем какое-то время обсуждали неважное настроение Гвиччардини, и Рангони напрямик заявил, что предпочел бы отправиться в изгнание в Египет, лишь бы не служить под его началом. Макиавелли стал на защиту Гвиччардини и в итоге сумел убедить всех, что от присутствия его друга на поле боя куда больше пользы, чем вреда. Гвиччардини не ошибся, доверившись Никколо.

Макиавелли вернулся во Флоренцию в начале ноября, но долго там не задержался. В конце месяца он получил задание от Комиссии Восьми отправиться в Модену и посоветоваться с Гвиччардини насчет того, как защитить Флоренцию в нынешних обстоятельствах. Флорентийские власти прекрасно понимали, что, как только соглашение между папой и императором истечет, им придется удерживать вражеские войска на севере Италии, если только те не решат наступать на Тоскану, что было вполне вероятно и наверняка возымело бы катастрофические последствия. Комиссия Восьми желала получить точную оценку военной ситуации и в особенности узнать, что намерены предпринять венецианцы, герцог Феррары, испанцы и все остальные. Особую озабоченность правительства вызывали тысячи германских солдат, известных как ландскнехты, стоявших лагерем в окрестностях городка Фиоренцуола-д’Арда под командованием грозного военачальника Георга фон Фрундсберга.[88]

Власти Флоренции имели серьезные основания для беспокойства, поскольку венецианские шпионы выяснили, что Бурбоны намерены двинуться на юг и на Флоренцию где-то в конце декабря — в начале января. Единственной надежной силой, могущей противостоять войскам империи, были «Черные повязки» (BandeNere) Джованни де Медичи, судя по слухам, находившиеся на службе у Франции. К несчастью, Джованни Медичи умер 30 ноября от последствий ранения, полученного в стычке с имперскими войсками при попытке задержать их продвижение на юг. Несколькими днями ранее ландскнехты сумели переправиться через реку По благодаря предательству маркиза Мантуи, формально одного из союзников Климента, который был весьма рад дать кому-либо еще изведать вкус войны.

2 декабря Макиавелли представил Комиссии Восьми безрадостный отчет о сложившейся ситуации. Немцы двинулись на юг, и в любой момент могли объединить силы с шедшими из Милана испанцами. Герцог Урбино бездействовал, а венецианцам нельзя было доверять. Хотя Лига располагала на этом участке примерно 20 тысячами солдат, и если бы им как полагается заплатили и соответствующим образом организовали, можно было бы хоть чего-то добиться. Если же искать мирные пути, лучше всего было бы провести переговоры с доном Уго де Монкадой, незадолго до этого высадившимся неподалеку от Порто Санто-Стефано на юге Тосканы со значительной армией. В постскриптуме письма Никколо отметил смерть Джованни де Медичи, «чью кончину оплакивали все». В другом послании, отправленном на следующий день, Макиавелли сообщал правительству, что по некоторым признакам полагает, что герцог Феррары решил присоединиться к императору и что германцы направлялись к Пьяченце. Гвиччардини верхом поспешил туда, и Макиавелли изъявил намерение вернуться домой.

Резко осложнившаяся международная обстановка и ненастье иссушили его чувство юмора, тогда как бремя прожитых лет и выпавших на его долю испытаний сказывались на его здоровье. Еще раньше для улучшения пищеварения Никколо принимал пилюли из смеси алоэ, кардамона, шафрана, мирры, чистеца, бедренца и болюса. «Они вернули меня к жизни», — однажды написал он Гвиччардини, приложив к письму две дюжины пилюль, чтобы тот сам испробовал снадобье. «Принимайте по одной после ужина, — писал он, — если поможет, на том и остановитесь. Если же нет, принимайте по две, три, четыре, но не более пяти. Что же до меня, я ни разу не глотал больше двух, и лишь дважды в неделю, или же если чувствовал тяжесть в животе или в голове». Однако Макиавелли, по-видимому, усмотрел в этих пилюлях панацею, возможно, в связи с прогрессирующим заболеванием кишечника, усугублявшимся вследствие его склонности к обильной еде. Возраст и недуги развили в Никколо созерцательность, чему способствовали и непростые политические задачи, которые он увлеченно распутывал и для которых так и не мог в тот момент отыскать верного решения.

Возможно, по возвращении во Флоренцию, во время Рождественского поста, Макиавелли и написал одно из наиболее противоречивых своих сочинений — по крайней мере, по мнению некоторых. Несомненно, «Слово увещательное к покаянию» (Esortazione alia Penitenza) занимает особое место среди прочих трудов Макиавелли, а его христианский посыл заставил многих ученых чесать затылки и делать самые различные заключения, исходя из собственных политических убеждений. Джулиано де Риччи, внук Никколо, утверждает, что Макиавелли принадлежал к нескольким религиозным братствам, члены которых посвящали себя молитвам и благим деяниям, что в целом было обычным явлением среди флорентийцев, которые в силу прирожденного индивидуализма и презрения к жульничеству никогда не обращали особого внимания на церковную жизнь. Управляющий совет неназванного братства попросил Макиавелли сочинить покаянную речь, и Никколо блестяще с этим справился.