Елена Прокофьева - Лучшие истории любви XX века

Как раз в двадцать пять лет Михаил Чехов стал отцом… И пик нервного расстройства пришелся на кризис его семейной жизни. Вернее, то были взаимосвязанные явления. Ему становилось все хуже. Вскоре он уже не мог один выходить на улицу – все время чего-то боялся. Боялся, что на него нападут и убьют. Боялся, что его схватят и насильно отправят на фронт. Ольга была вынуждена провожать его в студию и обратно. В какой-то мере эти путешествия даже развлекали ее: она могла на несколько часов вырваться из дома, побыть в окружении старых друзей. Наталья Александровна оставалась с Адой – безропотно, потому что так нужно было для блага Миши.

Единственное, что отравляло Ольге визиты в МХТ, это – встречи с Владимиром Чеховым. Он как раз в это время прислушался к советам брата и благодаря протекции Михаила и Ольги Леонардовны был зачислен на службу в театр. Его влюбленность «прогрессировала», в ней появилось что-то болезненное, что-то от одержимости… Впрочем, Ольга предполагала, что это из-за Мишиных странностей она сделалась такой подозрительной и во всяком неуравновешенном человеке видит безумца. Она и предположить не могла, что Владимир Чехов тоже нездоров психически… А он был нездоров. Только неясно, стала ли его одержимость Ольгой причиной болезни – или была ее следствием?.. Владимир докучал Ольге, но мало занимал ее мысли. Ее беспокоил Миша. Все-таки они были женаты, и их теперь связывала Ада… А Владимир все не оставлял ее в покое, все уговаривал бежать с ним. Свекровь, бывшая свидетельницей этих частых визитов, снова и снова упрекала невестку в безнравственности. Что до Ольги, уже ничего и никого не хотелось – ни мужа, ни Владимира, ни бегства, ни ребенка – только покоя и свободы, которые теперь казались ей недосягаемыми…

В конце концов, Ольга решительно отказала Владимиру Чехову и просила больше не преследовать ее.

Владимир застрелился.

И в этом обвинили опять же Ольгу…

Михаил Чехов вспоминал:

«…двоюродный брат мой Володя застрелился, похитив браунинг из моего письменного стола. Я приехал проститься с телом брата накануне его похорон. Три момента запечатлелись в моей памяти. И.П. Чехов (отец Володи) неподвижно и молча стоит в дверях дальней комнаты – прямой, худой, с вытянутой шеей, с высоко поднятыми бровями, как бы вглядываясь вдаль или прислушиваясь к неясному звуку. Нос его заострился. Костюм висит, как с чужого плеча, и складки брюк внизу падают так, что он кажется прикрепленной к полу деревянной фигуркой. На мой поклон он не ответил. Мать Володя сидит в кресле со спокойным, почти улыбающимся лицом. Я никогда не видел ее такой нежной и простой. Но я с трудом узнаю ее лицо. Те же знакомые мне черты, но за ними – другое, новое, совсем незнакомое мне существо.

– Поди к нему, Миша, – шепчет она, – но, пожалуйста, голубчик, не кричи.

Вижу лицо Володи в гробу. Он не изменился. Таким я знал его, когда он бывал весел. Часто мы оба мазали себе лица красками или жженой пробкой, изображая клоунов или играя шарады. И теперь лицо его покрыто, как бы в шутку, черно-синими пятнами. На голове повязка, как будто он изображает смешного турка в чалме. Я не могу ощутить смерти, и это особенно тяжело мне».

Михаил ярко, красиво, демонстративно страдал из-за смерти брата. Свекровь и нянька плакали и бросали на Ольгу ненавидящие взгляды. Но Ольге было все равно. Совсем все равно. Слишком плохо жилось ей сейчас, слишком много было в ее повседневности настоящих страданий, чтобы почувствовать боль из-за гибели человека, который только и делал, что досаждал ей. И даже своею смертью снова сумел досадить.

А Миша те дни, когда Ольга не могла сопровождать его, попросту оставался дома и пропускал спектакли.

Из письма Михаила Чехова К.С. Станиславскому (датируется приблизительно 31 мая 1917 года):

«Я бы не позволил себе писать Вам обо всем этом и передал бы лично, найдя Вас в театре, но так как эти дни я не выхожу один на улицу, а жена моя не всегда может провожать меня (она поступила на службу), то я волей-неволей должен писать Вам».

В мае 1917 года Ольге Книппер-Чеховой только-только исполнилось двадцать лет… А она была уже женой и матерью – женой алкоголика и безумца! Правда, очень скоро «помешательство» Михаила Чехова утратит вдруг свою остроту, да и пить он перестанет на длительное время… Но она еще этого не знает. И ей положение кажется безнадежным.

Идет война. Уже случилась революция – и назревает вторая. Какое-то темное брожение в стране… Что-то близится страшное… Это чувствуют все. А она – с маленькой дочерью на руках, и не на кого ей опереться! Она словно снова блуждает в том темном лесу, не может найти дорогу к свету. Но в ту ночь некая чудесная сила спасла ее и указала путь. А сейчас? Есть ли сила, которая может ее спасти? Самой ей уже не выбраться из этой трясины. Она чувствует себя беспомощной, она не знает, что ей дальше делать.

Но судьба будет к ней благосклонна. Отныне – и всегда. Именно в мае 1917 года Ольга Чехова познакомится с австрийским офицером и начинающим писателем Фридрихом Яроши. Он станет ее вторым мужем. И – сам того не сознавая – укажет ей путь к новой, блистательной жизни.

Кино, разведка и любовь

О супружестве Ольги Константиновны Книппер-Чеховой с Фридрихом Яроши известно совсем мало. Яроши был авантюрист по духу, актер-любитель и «начинающий писатель» – как вспоминали о нем современники, – в общем, идеально подходил для того, чтобы стать спутником Ольги в нынешнем ее душевном отчаянии… И она не могла упустить такой шанс: ослепила, обольстила – и уехала с ним в Германию.

Из книги Михаила Чехова «Жизнь и встречи»:

«…После четырехлетнего замужества жена моя Ольга ушла от меня с человеком, о котором я хочу сказать несколько слов. Это был авантюрист того типа, о котором мне так много и занимательно рассказывал мой отец. Изящный, красивый, обаятельный и талантливый человек этот обладал большой внутренней силой, неотразимо влиявшей на людей. Он безошибочно достигал всех своих целей, но цели эти всегда были темны и аморальны. Он выдавал себя за писателя и часто увлекательно излагал нам темы своих будущих рассказов. Одна из первых же тем, рассказанная им, была мне давно известна. Он рассказал мне, что силы своей над людьми он достигает путем ненависти, которую он может вызвать в себе по желанию. Однажды я просил его продемонстрировать мне свою силу. Под его влиянием я должен был выполнить определенное действие. С полминуты он сидел неподвижно, опустив глаза. Я видел, как лицо, шея и уши его краснели, наливаясь кровью. Наконец он взглянул на меня. Выражение его глаз было отвратительно! Под его взглядом, полным ненависти, я выполнил то, что он хотел. Эксперимент этот доставил мне мало удовольствия – я предпочел бы не видеть его искаженного злобой лица. Прошло еще полминуты, и его лицо приняло обычное веселое выражение и стало обаятельным, как всегда. Когда на улицах Москвы еще шли бои, когда через несколько домов от нас артиллерия расстреливала здание, в котором засели юнкера, когда свист пуль слышался не переставая днем и ночью и стекла в окнах были выбиты и заложены изнутри подушками – авантюрист, о котором я говорю, свободно ходил по улицам, ежедневно посещая нас, был весел и очарователен, как всегда. Смеясь, он говорил, что его не могут убить.