Виктор Бакин - Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти

А вот это если не оскорбление, то какое-то мелкое склочничество, которое вряд ли понравилось бы В. Высоцкому: «Мне было достаточно при возвращении в Москву видеть подобострастие твоих родителей, которые вытаскивали изо всех закоулков вырезки из журнала, где я была снята рядом с Леонидом Брежневым, мне сразу все стало ясно».

Что означает «все ясно», комментариев не дала. А для читателей ясно, что это была еще одна попытка уколоть «обидчиков».

Зато при адаптации – сплошная пастораль: «Чтобы понять настоящую цену этой фотографии, мне было достаточно увидеть по возвращении в Москву неуемную гордость, внезапно охватившую твоих родителей, которые демонстрировали вырезку из газеты кому только возможно».

Для французов – «подобострастие», для русскоязычных – «гордость». Два слова, переворачивающие смысл абзаца…

У Вадима Туманова, который много лет знал о взаимоотношениях между сыном и родителями, осталось совсем другое впечатление: «…я позволил себе не согласиться с Мариной, когда прочитал русский перевод ее книги. Там много верных и тонких наблюдений, но Марина, по-моему, обнаружила совершенное непонимание взаимоотношений Володи с отцом и матерью. Ей представлялось, будто между родителями и сыном было полное отчуждение. Это не имеет ничего общего с тем, что наблюдал я. Как в любой семье, среди родных людей всякое бывает. Но я видел, что делалось с Володей, когда отец лежал в больнице. Как он носился по городу, доставая лекарства, как заботлив был с отцом в больнице. Бесконечное число раз я слышал, как он говорил по телефону с мамой. Даже когда страшно торопился куда-нибудь, всегда находил время позвонить и всегда “Мама… Мамочка…”».

Из интервью П. Солдатенкова с Людмилой Абрамовой.

П.С.: «Какое у вас впечатление о книге Влади?»

Л.А.: «Это не документальная книга, не хронология… Это художественное произведение. Ее надо судить не с точки зрения научного обзора, а с точки зрения образа. Мне кажется, образ любви, семейной жизни… Мне кажется, что эта книга имеет художественную ценность. Другое дело, что мне, конечно, неприятно, когда кто бы то ни был из близких Володе друзей, родных, членов семьи друг к другу имеют недобрые чувства. Просто хотя бы по одному тому, что Владимир Семенович всех этих людей знал чрезвычайно хорошо – родителей, своих жен, своих детей, своих друзей, и я могу поклясться, что Володя недобрых чувств к людям не имел.

Я не знаю, каждый ли человек способен простить и забыть не чужое зло, а прежде всего свое… Ну, по крайней мере, молчать об этом… Мы обязаны. Хотя я и очень хорошо понимаю, что Марина выходила замуж за Володю, а не за его родителей, не за его друзей. Это очень естественно, что у нее могут возникать отрицательные эмоции. Мне кажется, они должны пройти…

Никакие, даже самые трагические, самые ужасные биографические подробности для судьбы Высоцкого не имеют значения. Нет таких подробностей, которые снизили бы значение Высоцкого в русской литературе».

Аркадий Высоцкий: «Многое из того, что написано Влади, – необъективно, жестоко по отношению к ныне живущим людям. Вообще, на мой взгляд, выступать с подобными оценками и трактовками, описывать личную жизнь известного человека довольно некрасиво, нескромно».

Никита Высоцкий: «Меня книга Марины возмутила. Я не знаю, как это назвать – ошибкой или преступлением. В Марининой книге очень много несправедливых оценок. Отдавая должное Марине как женщине, которую любил мой отец, я считаю эту книгу скверной. Если бы отец это прочел, он был бы в бешенстве. Сейчас наша семья не поддерживает с ней никаких отношений. И для музея эта женщина ничего не сделала…

Я не судья Марине. Это был восемьдесят девятый год, когда отца официально разрешили. Маринина книга была первой. У нее был шанс пройти посередине. Если бы она прошла по этой грани, огромного количества грязи, сплетен, откровенной неправды об отце удалось бы избежать. В этой книге много информации, которую Марина узнала из рассказов. Там много вещей, которые были, но не так и не тогда. Я думаю, это произошло и потому, что Марина писала для западного читателя, у нее была задача – открыть Высоцкого Западу. И эту задачу книга выполнила. А здесь она открыла шлюзы для желтой информации».

Время лечит, и через два десятка лет сыновья Высоцкого изменят свое мнение.

А. Высоцкий: «Я с Мариной не ссорился. Конфликт с Мариной произошел не у меня и даже не у Никиты, хотя он выступил «оратором» этого конфликта. Конфликт с Мариной произошел у покойного Семена Владимировича Высоцкого, у дедушки, у отца моего отца. Конфликт на почве каких-то непониманий, столкновения амбиций и, я не знаю, чего там еще. Мы были в этой ситуации заложники, нам было в это время по двадцать лет, мы были сопляки… Но я ни с кем не ссорился. Я никогда ни одного плохого слова Марине не сказал. Я ее очень уважаю. Я читал ее книгу, знаю хорошо ее биографию. Я восхищаюсь тем, как она подняла всю свою семью, своих стариков и всех своих сестер тащила, родила троих детей… Ей очень тяжело в жизни пришлось. Она достойна уважения. Мой отец с дурной женщиной не прожил бы столько лет. Абсолютно точно. Я бы на его месте тоже б не отказался…»

Н. Высоцкий: «В то время когда в Союзе вышла книга Влади, мы просто не привыкли к литературе такого рода. Сегодня для меня было бы все равно, хоть напиши она, что я гомик, а мой брат – уголовник с тридцатилетним стажем. Но в то время, когда печатное слово воспринималось как абсолютная истина, сразу же пошли наезды на родных и близких людей. Представьте, деду пишут: «Ты, старая сволочь, загубил сына…» Да, дед был очень тяжелым, взрывным, темпераментным человеком. Безусловно, между ним и отцом могли быть и ссоры, и оскорбления… Я думаю, она и сама в конечном счете поняла, что там масса ляпов, многое взято с чужих несправедливых слов».

М. Зимна: «Друзья поэта в своих воспоминаниях многократно говорят, что утверждения Марины Влади, содержащиеся в книге «Владимир, или Прерванный полет», подлежат сомнению».

Во всех воспоминаниях о В. Высоцком подчеркивалось его трепетное отношение к друзьям.

Александр Митта: «У него был отдельный от всех его творческих талантов ярко выраженный талант дружбы. Он был редким, фантастически талантливым другом». По этому же поводу Ст. Говорухин: «Какое необыкновенное счастье было – дружить с ним. Уметь дружить – тоже талант. Высоцкий, от природы наделенный многими талантами, обладал еще и этим – умением дружить».

Влади решила сказать «правду»: относился Высоцкий к своим друзьям, как к лакеям, а они это как-то проглядели: «За двенадцать лет совместной жизни я узнала таких семь друзей. Трое из них назывались Валерами. Это не ошибка. По-русски это мужское имя. Никогда в вашей дружбе не проскользнули ни малейшие признаки гомосексуализма. (Ну, слава те господи, хоть один порок у Высоцкого отсутствует, а то бы он мог бы запросто позировать Иерониму Босху!) Другие друзья: один из них Иван – артист из твоего театра, очень талантливый, но очень опустившийся; другой – Володарский – друг детства и попоек, последним поступком которого было предательство; был еще Дима, который, благодаря своим знаниям в электронике, в течение многих лет был твоим инженером по звукозаписи, да, к слову сказать, в этом мире, где каждый старается извлечь выгоду, он был не бескорыстным, так как первым делал записи и затем размножал и торговал ими. Все это были скорее лакеи, которых ты в любой день без тени сожаления исключал из своей жизни».