Слушая животных. История ветеринара, который продал Астон Мартин, чтобы спасать жизни - Ноэль Фицпатрик
По своему опыту могу сказать, что после естественной смерти домашней собаки или кошки большинство семей понимает, что мы сделали все, что было в наших силах, чтобы сократить страдания и продлить жизнь их друга, поэтому они часто соглашаются помочь другим животным, а в будущем и людям, и разрешают посмертное вскрытие. Важно понимать, что есть и другой способ ветеринарных клинических исследований, но для этого нужно получить юридическое разрешение для проведения более сложных инвазивных процедур. Лишь немногие центры в Великобритании имеют такую возможность, да и получить такое разрешение очень сложно, особенно в сфере клинической ветеринарии. Клиники не идут на такие шаги, опасаясь нанести ущерб репутации учреждения, связанный с общественным отношением к подобным процедурам. На пути к Единой медицине нужно решить еще много организационных проблем и преодолеть сложности восприятия, прежде чем движение станет по-настоящему двусторонним и можно будет оказывать более эффективную и качественную помощь животным, страдающим от реальных болезней.
При таком подходе мы сталкиваемся также с этическими и моральными дилеммами. Даже при надлежащем надзоре со стороны регулирующих органов существует возможность возникновения побочных эффектов, которые могут сделать препарат или имплантат менее действенным, чем существующие аналоги. Это может стать сдерживающим фактором и для семей, в которых содержатся животные (в случае, если это нанесет вред их питомцу), и для фармацевтических компаний (в случае, если это затормозит клинические испытания на людях). Как же найти баланс между стремлением к новым методам лечения и тем фактом, что мы не можем быть абсолютно уверены, что оно будет безопасным для конкретного пациента? Эти вопросы нам еще только предстоит решить, но я убежден, что если имеются убедительные доказательства безопасности лекарства в результате опытов на клеточных культурах (и, возможно, в уже проведенных опытах на мышах), то испытать препарат или имплант на ветеринарных пациентах можно гораздо быстрее. Неужели наше общество считает такой подход менее приемлемым, чем изучение искусственной формы болезни, привитой здоровым собакам, кошкам и другим животным?
Обществу предстоит сделать важный выбор, и я всеми силами стараюсь пролить свет на эту проблему, требующую серьезных размышлений. Время испытаний новых лекарств и их стоимость необходимо сокращать, не поступаясь требованиями безопасности. Я считаю, что достичь этого можно с помощью концепции Единой медицины. Строго контролируемые ветеринарные клинические испытания позволят семьям больных или травмированных животных получить доступ к новейшим достижениям медицины, которые могут пойти на пользу их домашнему питомцу и в то же время дать нам новые знания, необходимые для эффективного лечения людей и других животных.
По моему мнению, нынешнее положение дел, когда здоровых животных используют в качестве «живых пробирок», не применяя полученные знания во благо самих животных, необходимо изменить. Конечно, до подтверждения полной эффективности компьютерного моделирования и альтернативных методов исследования проверка безопасности человеческих лекарств и имплантов на животных будет необходима, и это неоспоримо. Но нужно менять методы оценки лекарств и имплантов. Если болезни животных-компаньонов схожи с человеческими, нет нужды искусственно прививать эти болезни здоровым животным. Фармацевтические и имплантологические медицинские компании могут заработать те же деньги или даже больше, сотрудничая с ветеринарами вроде меня, ищущими ответы на множество вопросов, которые без такого сотрудничества будут решаться при помощи лабораторных опытов на животных.
Ампутационные протезы Сторма, Коула, Оскара и Митци — несомненно, прогрессивный шаг, но это всего лишь начало. Я отлично понимаю, что все не может измениться мгновенно, но я твердо верю, что, день за днем делая свою работу, в основе которой лежит уважение к животным, мы будем способствовать благоприятным переменам. Если общество станет более чутким, это в итоге пойдет на пользу и животным, и людям. Проще говоря, мы не можем ждать перемен, продолжая работать по старинке. В свою очередь, я сделаю все, чтобы побудить фармацевтические и имплантологические компании, а также регулирующие органы принципиально изменить свое отношение к животным, потому что они заслуживают истинной справедливости. Эта идея лежит в основе всего, что я делал и делаю. Самым главным для меня остается уважение к животным, ради которого прогресс ветеринарной и человеческой медицины должны идти бок о бок.
В 2010 году я основал благотворительный фонд для защиты животных и в поддержку нового телевизионного проекта. В ходе этого проекта я хотел показать обществу, что любовь между человеком и животным может и должна привести к более ответственному отношению к животным во всем мире.
Если бы мы любили носорогов или слонов так же, как домашних питомцев, разве мы столкнулись бы сейчас с фактом вымирания столь многих прекрасных видов?
Несмотря на популярность программы «Ветеринар-бионик», в 2010 году проект закрыли. Хотя такие операции, какие были проведены Митци и Сьюзи, могли вызвать большой интерес, получить разрешение на создание нового телевизионного проекта оказалось сложнее, чем я надеялся. В 2011 и 2012 годах я рассылал электронные письма всем, кто мог бы заинтересоваться подобной программой, но никто не откликнулся. Я чувствовал, что идея моя жизнеспособна, но получение заказа не зависело от того, насколько усердно я работал в качестве хирурга. Все дело было в том, чтобы заинтересовать того, кто оценивал мои идеи. И для этого мне нужна была удача, интуиция и немного обаяния.
Опыт, полученный в работе над программой «Ветеринар-бионик», помог мне сформировать замысел и продумать развитие следующего проекта, но я был очень занят в клинике: нужно было лечить пациентов, обслуживать клиентов, выплачивать кредит, руководить большой командой и платить всем зарплату. Это не означает, что я оставил надежды на новое телевизионное шоу. Идею, которая со временем превратилась в программу «Супервет», я перерабатывал раз двадцать, пока, наконец, в
