Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II - Виктор Холенко
А когда вернулись в аудитории нашей альма-матер, в каждой группе первого курса сразу же прошли организационные партийные собрания: выбирали старост и парторгов в каждой группе. Поскольку в совхозе вместе с нами весь месяц были и многие наши преподаватели, они, видно, хорошо присмотрелись к новобранцам, и, когда дело дошло до выборов на руководящие должности в группах, с их стороны были сделаны конкретные предложения. В нашей группе единогласно выбрали старостой самого пожилого слушателя по фамилии Никифоров: он был направлен в нашу школу парткомом Иркутской области, и ему тогда было почти под сорок, хотя обычно принимали не старше тридцати пяти, но для него, видно, сделали исключение. А партгрупоргом неожиданно избрали меня. Шёл мне 32-й год…
7.
Надо отдать должное, нас учили основательно. Правда, предпочтение отдавалось марксистко-ленинской тематике, но другого ожидать и не приходилось: мы знали, куда пришли учиться. Тем не менее и в этом было довольно немало положительного. Нас заставляли читать и конспектировать классиков марксизма-ленинизма, среди которых, я и сейчас в этом убеждён, было достаточно много умных, разносторонне образованных и искренне увлечённых идеей коммунистического переустройства мира людей. Конечно, даже мы, слушатели партийного вуза, ни капельки не верили, что это чудное событие случится именно в нашей собственной земной жизни, и при случае между собой не уставали подшучивать над обещанным Никитой Сергеевичем Хрущёвым наступлении коммунизма к 1980 году, хотя партийная элита с самого начала брежневских времён уже предпочитала скромненько замалчивать эту авантюрную дату, назначенную предыдущим генсеком. Однако заучивание и конспектирование этих сложных довольно часто текстов не только укрепляли память и приучали искать в каждом прочитанном абзаце чуть ли не на автоматическом уровне главное зерно сказанного автором, но и развивали наш собственный мыслительный процесс. Правда, моё поколение ещё в школьные годы в старших классах достаточно основательно учили конспектированию текстов, но других, конечно же, авторов – Белинского, Добролюбова, Писарева, Чернышевского, Горького и почему-то даже Плеханова. Но эта наука, лично мне, например, здорово помогла и в школе партийной – я относился к ней очень серьёзно. И, видно, не мне одному, потому что на семинарах, как правило, у нас разгорались настоящие бурные дискуссии. Так что, за три учебных месяца, кроме всех других положенных по программе классиков М-Л, я сумел законспектировать полностью первый том «Капитала» Карла Маркса – сразу после 1 января нам надо было сдавать зачёт по нему. И эта толстая тетрадь в 96 разлинеенных в клеточку листов, где каждая клеточная строка была заполнена мною аккуратным ещё в ту пору почерком, долго напоминала мне о короткой учёбе в Хабаровской высшей партийной школе, пока не исчезла однажды после того, когда в очередной раз я дал её какому-то слушателю-заочнику ВПШ, чтобы тот мог по ней сдать учебный зачёт.
Да, к концу первого курса, несмотря на то, что я был на хорошем счету и у товарищей по группе, и у преподавателей, я всё больше утверждался во мнении, что нужно срочно переходить на заочное обучение, иначе будет беда. Вроде бы всё складывалось неплохо: и учёба, несмотря на довольно насыщенную учебную программу, не казалась обременительной – учился без «хвостов», экзамены сдавал только на «хорошо» и «отлично», не говоря уж о зачётах, и в деканате меня уважали и всегда были на моей стороне в партгуппорговских проблемах, особенно в деле укрепления учебной дисциплины. Но… Вот именно, это самое злополучное «но» всё чаще сжимало тревогой моё сердце-вещун. Дело в том, что в нашей партийной школе довольно бурно процветало пьянство. Нет, не с нашим зачислением на учёбу оно началось, а зародилось гораздо раньше. В нашу бытность пили практически все, порой до безобразия, как будто перед концом света. Особенно северяне: из Якутии, Камчатки, Сахалина, Бурятии. Несколько скромнее – ребята из других, более приближённых к цивилизации регионов. Помню только одного принципиального трезвенника на нашем курсе: это был парень из Тувы, учился он на партийно-организационном отделении и всегда держался особняком. А запомнился он, по-видимому, только потому, что дружил с девочкой из нашей группы по имени Анчимаа, тоже родом из Тувы, очень скромной и симпатичной смуглянкой. Знакомые ребята потом рассказывали, что они оба благополучно проучились все четыре курса, перед госэкзаменами поженились и потом уехали к себе в Туву. Девчата нашего курса тоже иногда, в основном по праздникам, принимали участие в общем веселье, но, как правило, когда застолье достигало апогея, они незаметно будто испарялись, то бишь разбегались по своим комнатам, от греха подальше. Ну а ребята порой вообще отрывались по полной. Так, когда мы ещё проходили «курс молодого бойца» в сентябре – октябре на совхозных полях, старшекурсники поведали нам такую историю. Якобы однажды вечером едет мимо нашего г-образного корпуса общежития первый секретарь Хабаровского крайкома партии на машине и видит на ярко освещённом застеклённом угловом балконе второго или третьего этажа пляшущую на столе обнажённую женщину и хлопающих ей в ладоши нескольких весёлых парней, тоже пританцовывавших в такт громкой музыке вокруг стола… Было такое, оказывается, но до нас: при мне, например, только как-то ребята из Якутии по ходу пьяного веселья раскололи в дребезги один из унитазов в мужском туалете нашего этажа.
Наша комната на втором этаже, кажется, под номером 221, как будто магнитом притягивала к себе однокурсников. Кто-то приходил платить партийные взносы, которые я собирал, кто-то посоветоваться перед предстоящим семинаром, особенно когда речь заходила о практике работы в журналистике, – ведь только мы с Володей Ковтуном из числа слушателей нашей группы имели уже более или менее приличный опыт работы в газете. А кто и просто поболтать «за жизнь», и послушать бардовские песни под звон гитары в руках Жени Пашина. Чаще всего набивалась наша комната битком по воскресеньям и непременно – в дни получения стипендии. Тут уж обязательно шапка шла по кругу, и назначались гонцы в соседний гастроном. И меня, понятно, уговаривать не приходилось: как уж тут быть белой вороной? И так далее…
Перед зимней сессией было несколько дней на подготовку к первому экзамену, и я, предчувствуя, что позаниматься в общежитии по-настоящему вряд ли удастся, уехал домой в Лесозаводск. А когда вернулся, то и, правда, застал жильцов по комнате опухшими от многодневного пьянства и без рубля в кармане. Пришлось идти и мне в гастроном, чтобы поправить их здоровье. А тут как раз пришли несколько ребят из городских слушателей, чтобы попроведовать и справиться о здоровье своих вчерашних собутыльников, да ещё, естественно, явились не с пустыми руками.
