Алексей Кулаковский - Хлеборез

- Может, и вы бы горяченькую? - предложила хозяйка, давая пойло теленку.

Молодой писарь поспешно вынул из чугунка три картофелины, положил их рядком возле себя и стал отчаянно дуть на пальцы, а пожилой как-то умышленно поперхнулся, глотая рассыпчатую картошку, и будто не слышал предложения хозяйки.

- Спасибо, - сказал я женщине. - Мне надо идти.

- Не забудьте про наш вчерашний разговор! - напомнил пожилой писарь, когда я уже открыл дверь.

"Не стыдно ему напоминать! Неужели сам он мог бы обвешивать? Вчера мне не верилось в это, а вот теперь, после его перхания от горячей картошки во рту, возникло сомнение. Что это? Проявление нечестности, уже привычной для него, или свойственная практичность человека, который всегда помнит, что своя рубашка ближе к телу? И первое и второе основывается на одном: меньше хлопот и забот. Обеспечить роту хлебом своевременно и в полной норме при теперешних обстоятельствах довольно сложно: надо думать, волноваться да тревожиться. Так зачем все это? Подложил под весы железку и живи спокойно, пока живется... А там война все спишет...

Зачем старшине роты и даже командиру ломать голову, где и как достать транспорт для перевозки хлеба? Потом еще отвечай за него: если это какая-то бракованная автомашина, то надо искать для нее шофера, дрожать за исправность, добывать, где хочешь, горючее и смазку. Если живое тягло - конь или вол, то их же надо кормить, ухаживать. И запрячь надо иметь во что.

А тут - почти никаких хлопот. Людей хватает! Отдал приказ приволочь из леса дров - приволокут! Приказал топать двадцать километров за хлебом потопают! И просто, и ответственности почти никакой!"

Такие мысли тревожили меня и раньше. И не в запасном полку, а на поле боя. Порой силой приказа посылался человек под огонь, хотя можно было обойтись и без этого. Но если обойтись, то надо было бы поволноваться и, возможно, самому приблизиться к опасности.

Невольно вспомнилось мне, как незадолго до моего ранения наш стрелковый взвод послали на разведку боем. В бинокль было видно, что вражеские пулеметы стоят на крыше одного большого здания, покрытого черепицей. Пустить туда один снаряд, и вся "стратегическая" задача была бы решена. Нет, шагом марш!..

Как только мы вышли на чистое поле и пробежали несколько шагов, вражеские пулеметчики открыли по нас шквальный огонь и сразу вывели из строя несколько человек, в том числе командира взвода. Остальные вжались в пашню и застыли, имитируя убитых. Как только кто осмеливался шевельнуться, на него градом сыпались пули: поле было пристреляно.

Я тогда был помкомвзвода и находился на левом фланге. На моем направлении чернел небольшой сарайчик с соломенной крышей. Он почти не мешал немцам брать нас на прицел - они сидели значительно выше этой постройки. Однако же чем ближе мы подползали к сарайчику, тем уменьшалась опасность. Под самой стеною немцы не видели нас, и тут я приказал окопаться тем, кто сумел доползти до углов строения.

Но очень мало доползло: пулеметчик Саша, молодой и на редкость красивый светловолосый парень, его второй номер Наташа, небольшого роста, не очень красивая дивчина. Все мы знали, что Саша для нее был дороже собственной жизни. Следом за ними пробрались к нашему хоть и очень ненадежному укрытию еще три бойца, в том числе низенький и толстенький узбек Рахмат.

Саша и Наташа сразу развернули пулемет и стали бить по врагу из-за угла сарайчика длинными и, как я заметил, довольно меткими очередями. На них была основная надежда, так как ни винтовок, ни ручных пулеметов при нас не было, а автоматным огнем с наших позиций нельзя было достать врага.

- Посылай за подмогой! - крикнул мне Саша, меняя ленту. - Немец подожжет сарай, и тогда хана! Снаряд нужен!

Молодой сержант Саша был опытным и смелым воином. Я понимал, что он подсказывает мне правильную команду, единственно возможную в этих условиях. Но как ее выполнить? Легко сказать - посылай за подмогой! Кого пошлешь, как пошлешь? Кто сумеет добраться под таким прицельным огнем? Язык не ворочается отдать такой приказ одному из моих соратников. Голос пропадал, как только намеревался раскрыть рот. Вот они, мои друзья, лежат неподалеку от меня, старательно окапываются возле противоположного угла строения. Их всего трое. Один уже немолодой человек, недавнего призыва. Достичь этого рубежа, где мы теперь, помог ему, наверно, счастливый случай, так как фигура у него крупная и даже в лежачем положении довольно заметная, как мишень. Послать его, это почти умышленно убить человека - враги сразу его заметят, как только отползет от сарая.

Другой боец - неопределенного возраста, худой, бледнолицый, с хронической хрипотой в груди - может не выдержать пластунского темпа и не доползет до штаба роты. Третий - Рахмат. Только на него можно было понадеяться в ту минуту: толстенький, верткий, малозаметный, но он не вызвался добровольно ползти в тыл.

- Посылай скорее! - снова услышал я резкую и громкую команду. Голос сразу показался мне даже незнакомым, на очень высоких и отчаянных нотах. Такого голоса я не слышал раньше, но теперь знал, что кричит Наташа - больше тут некому. Отчаяние в ее крике, возможно, мне послышалось, а пронзительный крик вызывался обстоятельствами - надо было перекричать пулемет.

Я подполз к Наташе, лег рядом и закричал в самое ухо:

- Тебе надо пробираться в тыл! Тебе!..

Кричу, а голоса своего не слышу - пулемет заглушает. Тревожусь, что и она не слышит, потому повторяю:

- По-пластунски проползешь!.. По пашне!.. Ты лучше всех доложишь обстановку, а я тут заменю тебя!

Сначала Наташа не отказывалась, но я заметил, как нервно задрожали ее руки, когда доставала из коробки последний шлейф пулеметной ленты. Потом решительно закачала головой. Она была уже без пилотки, с гладкой прической на прямой пробор и с тонкими, как у школьницы, косичками, собранными на затылке в небольшой узелок.

Саша тоже без пилотки, высокий гладкий лоб блестит от пота.

"Где же их пилотки?" На сколько можно оглядываюсь вокруг и снова слышу резкий голос Наташи:

- Не трать времени! Посылай Рахмата! Я не уйду отсюда!

- Она не уйдет! - повторил Саша.

Ни в ту минуту, ни потом мне было неясно, почему Саша не поддержал меня? Побоялся подставить девушку под прямой вражеский огонь или учитывал ее характер: не оставит друга в беде и ничем не принудишь ее сделать этого. Даже приказ может не выполнить.

А тем временем кто мог определить, где опаснее: там, по дороге в тыл, или тут, на линии огня? Если немцы подожгут строение, которое пока что прикрывает нас, то вряд ли уцелеем все мы.

- Рахмат! - во всю мощь своего голоса крикнул я.