Валентин Аккуратов - В сводке погоды - SOS

«Хорош, не менее четырехсот килограммов. Далековато будет тащить к стоянке, — прикинул Григорий. — Попробую подманить ближе». Когда медведь вышел на левый берег, Григорий поднялся из укрытия и, подражая крику лахтака, стал медленно отходить. Заметив его, зверь от неожиданности остановился, вытянул длинную шею и вдруг прыжками бросился к каюру. Когда расстояние между ними сократилось до тридцати метров, медведь снова остановился, глубоко втянул воздух, а потом вновь резко двинулся, неслышно переставляя лапы. В это время сухо щелкнул выстрел. Зверь, оседая на передние лапы, ткнулся мордой в снег и замер, распластался, словно детский шар, из которого неосторожно выпустили воздух. С отчаянием махнув рукой, Григорий как-то виновато сказал подбежавшему Ногаеву:

— Надо же чем-то кормить собак… Время подкатывает к зиме, самолет может не прийти. Мясо надо заготовлять. В этом наше спасение… Возможно, придется зимовать.

Шли дни за днями. Загорались и гасли бледные зори, все короче и холоднее становился день. Голубая эмаль неба темнела к северу, на горизонте она была почти черной. Там, на полюсе, наступила долгая полярная ночь, и с каждым часом ее мрак все ближе и ближе подкрадывался к зимовке, замораживая полыньи, сковывая движение льдов.

Вахта, забота о собаках и приготовление еды заполняли укорачивающиеся дни. Шайтан, как вожак упряжки, пользовавшийся свободой, неотступно находился с Григорием, сопровождал его на дежурство, в походах через реку к бочкам с бензином — бензин был нужен для примуса. Лед на реке окреп, из черного стал серым и мог уже выдержать упряжку с грузом. Но Григорий предпочитал таскать горючее в канистре, вместо того чтобы на собаках перевезти трехсотлитровую бочку, которая оставалась под снегом в стороне от зимовки на берегу реки…

Вскоре эти походы пришлось прекратить. На мысе появились медведи. Оставаться кому-то одному без карабина было опасно. Привлеченные запахами еды, звери стекались к жилью. Приходилось отгонять их ракетами, а иногда и выстрелами. Собаки неистовствовали, но спускать их было рискованно. Кроме того, упряжку надо было держать все время в готовности на случай появления врага.

Григорий, уже опытный полярник, все трудности одинокого житья в тундре переносил довольно легко. Но Ногаев, попавший в Арктику впервые прямо из жарких приднепровских степей, стал заметно сдавать. На него действовали бродившие, как призрачные тени, медведи, похоронное завывание ветра и ночь, становившаяся с каждым разом все длиннее и длиннее. Подавляли его невиданные им ранее пожары неба, в цветистых огнях которых меркли и исчезали звезды и зеленым светом загорались снега. Григорий видел состояние Ногаева и незаметно, как мог, старался подбодрить его и отвлечь.

— Наше счастье, что мы находимся в Арктике, — рассуждал Бухтияров. Представь, если бы наша станция была где-нибудь на берегу Азовского моря. Как бы мы с тобой выглядели, даже хорошо вооруженные, перед двумя подводными лодками…

— Да не фрицы меня пугают. Зимовку с нашими средствами мы не выдержим. Надо уходить, пока не настала полярная ночь, пока здоровы собаки и есть чем кормиться. Ждать бесполезно, немцы вроде ушли, и самолет не летит.

— Здесь отличная охота, полно оленей, медведей. В реке нельма, омуль, муксун и великолепный арктический лосось-голец. Не рыба, сливочное масло! На днях съездим, посмотрим сети, отведаешь, пальчики проглотишь. Топливо есть, отстроим большую иглу, выстелим медвежьими и оленьими шкурами…

Григорий, заметив, что на лице Ногаева появилась давно исчезнувшая улыбка, продолжал разговор.

— Вот как-то я оказался в пяти километрах отсюда. Ходил один, ну, как всегда, с карабином. Осматривал берег и неожиданно вышел на большое стадо диких оленей — голов триста-четыреста. Они отдыхали на маленьком полуострове. Ветер дул со стороны стада, и меня они заметили только тогда, когда я выскочил из разлога на узкий перешеек полуострова, чтобы отрезать путь в тундру. Словно сухие листья, сгоняемые ветром, олени шарахнулись от меня, сбившись в кучу. От радости я даже свистнул. С трех сторон море, уйти им некуда. Такое счастье нечасто бывает. Зимовке нужно было свежее мясо, и мы договаривались выехать на забой с первым снегом. А тут вдруг рядом сотни тонн. Прикинул — нам бы десять-двенадцать голов. Бил на выбор, помоложе и пожирнее. Но радость моя длилась недолго. После каждого выстрела плотно сбитое стадо вздрагивало и качалось, как единое огромное тело, словно испытывало боль умирающего животного. Самцы, опустив рога, закрывали стадо своими телами. И знаешь, когда я случайно заглянул им в глаза, то почувствовал, как холод сковал мое тело. Никогда в жизни я не видел столько ненависти, презрения… Низко опущенные тяжелые ветвистые рога, как лес, отгораживали стадо. От ударов острых копыт, искрясь, летели мелкие камни, а тундра гудела, как рельсы под мчащимся поездом. И страх, липкий и гаденький, пополз мне в душу. Стоит им всем броситься вперед, как от меня останется кровавый мешок с перемолотыми костями. И вдруг самцы, отделившись от общей массы, колючей стеной медленно двинулись в мою сторону. Я стрелял, пока не кончились патроны, и поверь, ни один заряд не пропал даром. Но брешь в живой стене сейчас же затягивалась. Олени наступали, подходя все ближе и ближе. Бежать? Но куда? Мгновенно догонят и пригвоздят к земле. «Все! Отохотился, погибну, погибну под рогами и копытами оленей, таких кротких животных, — думал я тогда, пятясь назад. — В море! Оно же рядом», осенила спасительная мысль, и, не раздумывая, я бросился к нему, благо оно находилось в пяти шагах. Вначале я не почувствовал холода, хотя температура воды была около нуля. Олени столпились у самой кромки. Я знал, что они отлично плавают, и не раз наблюдал, как осенью и весной переплывают с острова Вайгач через пролив Югорский Шар на материк, а там не менее двух километров. Вода доходила мне до пояса. Сколько я так стоял, испытывая их ненавидящие взгляды, не помню, но они не уходили. Бешено взрывая копытами песок, олени молчаливо следили за каждым моим движением. И вдруг я почувствовал, как холод, словно огонь, охватил поясницу. Холод проникал все глубже и глубже. Что я только не передумал в этот момент.!-.-Мимо, метрах в двадцати, вдоль берега плыла большая льдина. Я уже решил добраться до нее. И тут услышал нарастающий рев моторов самолета. Низко, на бреющем полете, прямо на меня шла летающая лодка ледовой разведки, она с гулом пронеслась надо мной, и все оленье стадо в испуге шарахнулось в тундру. На всю жизнь я запомнил номер самолета моего спасителя — «СССР Н-275». Потом я узнал, это был экипаж Ивана Ивановича Черевичного.