Алексей Диброва - Артековский закал

Вот так они спорили, тем временем подошли автомашины, они въехали прямо на перрон, и через окна вагонов началась перегрузка детских постелей. Поезд сразу же тронулся в путь. Тося обошла детей, разместила их, выдала постели. Для кормления детей в пути никаких продуктов не было. Пришлось вожатой на личные деньги покупать ребятам пирожки и мороженое, овощи и ситро. Доехали благополучно и, что удивительно, все постели были сданы полностью. Тося настолько устала, что вынуждена была остаться на несколько дней в Москве, отдохнуть у знакомой. Такую расторопность и настойчивость могла проявить только Тося. Позже она много сил и энергии отдала военному Артеку.

…Просигналили и двинулись наши автобусы, поплыли назад пустые палатки, кипарисовая стража, столовая, детская станция. Море сердито плескало о берег, пенились волны, будто обижаясь на ребят, с которыми успели свыкнуться.

Ребята из окон махали руками:

— До свидания, Артек!

— Прощай, Аю-Даг!

— Мы к вам ещё приедем!

Исчезла знакомая территория, но долго ещё между деревьев виднелась лагерная мачта Верхнего лагеря со спущенным флагом. Остались недопетые песни, не пройденные туристические тропы, увлекательные игры и походы. На глаза набегали слёзы, горько было на душе. «Один раз в жизни пришло счастье побывать в Артеке, — думал я, — и подлая война оборвала его. Почему именно на нас остановилась стрелка?»

Дорога стала подниматься в гору. Исчезла мачта, а потом и море. На перевале оно вновь заблестело синевой, ещё и ещё раз, а потом спряталось навсегда.

Вздохнули приунывшие пионеры, и полилась сначала несмело, а потом увереннее знакомая мелодия:

У причала качается катер,Нам пора отправляться в поход…

Каждый вкладывал в песню свой смысл: ведь мы действительно отправлялись в далёкий поход по неизвестному маршруту.

В Симферополе на привокзальной площади ребята разместились на своих вещах, укрылись в тени, ожидая посадки. Я купил в киоске последний выпуск «Иллюстрированной газеты», на страницах которой были военные корреспонденции. Непривычно было их видеть, до сих пор с трудом верилось, что где-то идёт война, падают убитые, рушатся дома. Но газета сурово напоминала о страшном обрушившемся на людей горе.

Я так увлёкся чтением, что не заметил, как вокруг утих детский говор, установилась тишина. Подняв голову, я понял причину: все ребята уснули. Кто в тени, кто на солнышке, присев на вещи, были покорены великой силой лагерного режима дня — абсолютом. Меня тоже клонило в сон, и я, решив размяться пошёл на перрон. В товарные вагоны садились красноармейцы в новом обмундировании, но без оружия, у командиров висели кобуры.

Послышалась команда:

— Вторая рота на посадку шагом марш!

Голос показался сильно знакомым, я подался вперёд и рассмотрел командира.

— Андрюша! — крикнул неожиданно я, узнав своего бывшего вожатого.

— Что, узнал, говоришь? — заметил он меня. — Артек тоже грузится? — интересовался он.

Я смотрел широко раскрытыми глазами на командира и замечал изменения: лицо стало строгим и сосредоточенным, весь — подтянутый, с чёткими движениями.

— Да, скоро и мы будем грузиться, а сейчас все сидят на площади и выполняют абсолют лучше, чем в лагере.

— Конечно, привычка — дело великое, иногда даже во вред человека, — многозначительно ответил Андрюша.

Я решил признаться:

— Андрюша! Вы меня извините, я в лагере плохо о вас думал, когда вы нам о войне рассказывали, — и я поведал наши сомнения.

Он положил горячую руку мне на плечо:

— Ничего, брат, это не страшно. Теперь каждый видит себя в ином свете. Война людей наизнанку вывернула, — сразу видно, кто чем дышит. Вы тоже скоро всё будете понимать, а пока сила инерции удерживает вас на старых рубежах. А я не обижаюсь.

Подошёл сержант, доложил, что рота закончила посадку.

— Ну, прощай, брат! Счастливого вам пути!

Он пожал мне руку и быстро пошёл к вагону.

— Счастливого и вам пути! — крикнул я ему вдогонку.

Через несколько часов проехали Перекоп, утром поезд катился по полям Украины. В полдень подъезжали к Харькову. На небольшом полустанке почти в самые окна заглядывали подсолнухи, шелестела широколистая кукуруза, зеленели грядки картофеля, лука. Всё было таким близким и родным, что захотелось выпрыгнуть в эти грядки и напрямик бежать домой, где ещё, я был уверен, меня встретят родные мать, отец, братья.

Я вышел из вагона, сбежал с насыпи подошёл к склонившемуся подсолнуху, стал смотреть на шмеля-работягу — тот ползал по желтому диску. Раздался пронзительный гудок паровоза — я даже вздрогнул от неожиданности: что делать — прятаться или бежать в вагон? Поезд потихоньку тронулся, из окон смотрели знакомые вопросительные лица ребят, и я не смог уйти вот так просто, убежать от дорогих мне людей, потянуло в этот шумный разноликий коллектив. Я изо всех сил побежал к своему вагону.

В Харькове на привокзальной площади стояли ровными шеренгами военные лётчики в синей форме. У каждого возле ног стоял небольшой чемодан. Старший командир что-то говорил перед строем, похаживая взад и вперед, все его внимательно слушали.

— Какие все молоденькие! — заметил кто-то из нас.

Наш поезд постепенно стал набирать скорость, а летчики все стояли и слушали командира. Я долго смотрел назад и видел всё ту же картину. После войны я часто почему-то вспоминаю этот строй на харьковском перроне и невольно спрашиваю: сколько же вас, дорогие лётчики, осталось после войны в живых?

Вечером прибыли в Москву. Выгрузили имущество лагеря и вынесли его на привокзальную площадь. С какой-то девушкой я тащил большой тюк белья, пионерка улыбалась и старалась не отставать. Позже я узнал фамилию девушки — Галя Товма, приехала в Артек из Молдавии, а раньше жила на Полтавщине. Приятно было встретить землячку в такой круговерти событий.

Артековцы разместились в Доме колхозника, предварительно помылись в хорошей бане. Утром кто-то тормошил меня за плечо. Узнал голос Славы:

— Подымайся! Слушай по радио важное сообщение!

Почти все ребята сидели на койках, теперь мы не пропускали радиосообщений. Все услышали знакомый голос руководителя Партии — говорил Сталин. Его голос с грузинским акцентом звучал взволнованно, он обращался ко всем гражданам Советского Союза с большой теплотой, называя их братьями и сестрами. Ни одной нотки паники или отчаяния не слышалось в полном внутренней энергии уверенном голосе. Наоборот, в нем слышалась твердая уверенность и воля к борьбе до полной победы над врагом в священной великой войне. Он закончил словами: