Иван Бларамберг - Воспоминания

Храм с двумя полукруглыми портиками, построенный по образцу Казанского собора в Петербурге, был украшен внутри страшными идолами; в глубине находилась святая святых — статуя сидящего Будды с многочисленными жертвенными чашами у ног божества. Появилось несколько калмыцких священнослужителей (геллонгов) в фантастических одеждах, с различными музыкальными инструментами, среди которых бросились в глаза тамтам и две прямые трубы в шесть шагов длиной. Богослужение началось с гнусавого пения. Все священнослужители стояли попарно на коленях, лицом к Будде. Затем началась ужасная музыка; особенно кошмарными были звуки труб, их можно было услышать на расстоянии пяти-шести верст, а вблизи них буквально разрывались барабанные перепонки. Калмыки, очевидно, обладают крепкими нервами, чтобы любить такую кошачью музыку.

Затем нам показали соколиную охоту, после чего мы отправились в степь, где для нас пригнали табун полудиких калмыцких лошадей. Нам предложили выбрать лошадей; тотчас же молодой калмык ринулся на неоседланном коне в гущу табуна, разбежавшегося в разные стороны, и вмиг набросил аркан на шею указанной нами лошади, которая вставала на дыбы и яростно брыкалась. В этот момент другой калмык вскочил на бесившегося коня; держась коленями за его бока и ухватившись руками за гриву, он быстро снял аркан, и тут началась борьба с испуганным животным, никогда не знавшим ни седла, ни узды. Конь вставал на дыбы, брыкался, бросался на землю, делал неистовые прыжки и повороты, но всадник словно прирос к разъяренному зверю, который наконец бешеным галопом поскакал в широкую степь, чтобы через десять минут вернуться назад изнемогшим от борьбы и покрытым пеной. Навстречу ему бросился другой всадник, и укротитель на полном скаку вскочил на круп лошади своего товарища, а почувствовавшая свободу дикая лошадь с ржанием помчалась к табуну. Этот опыт повторялся еще дважды, и каждый раз заарканивали указанную нами лошадь.

Табуны лошадей здесь, как и вообще в русских степях, делятся на так называемые косяки по 15–20 кобылиц с жеребятами, возглавляет который один жеребец. Находясь круглый год на пастбище отдельно друг от друга, косяки живут в мире и согласии. Случается, что кобылица убегает в другой косяк. Тогда супруг сбежавшей лошади приближается к косяку, в котором она находится, и угрожающим ржанием и топотом копыт вызывает противника на поединок; однако последний уже, как правило, отведал запретный плод и сам выгоняет «заблудшую овцу» из своего стада. Кобылица, отделавшись тем, что супруг несколько раз укусил ее в шею, спокойно возвращается с ним в свой косяк.

Если к табуну приближается волк, то кобылицы и жеребята сбиваются в плотную кучу, а жеребцы, окружив их, сами с ржанием выступают навстречу наглому разбойнику, который обычно убегает, так как при виде десятка или более разъяренных жеребцов волки нападать не рискуют.

После того как молодой князь Тюмен показал нам владения своего отца, мы осмотрели изнутри многие кибитки, сооруженные из решеток и покрытые войлоком. Внутренняя обстановка зависит от зажиточности семьи. Вдоль стен стояли раскрашенные деревянные, обшитые листовым железом сундуки, которые изготовляют в Сибири тысячами для жителей степей и Центральной Азии. Они были набиты одеждой и другими вещами семьи. На стене висели седла и уздечки. Теперь я имел представление о домашнем очаге калмыков. Женщины и девушки шили рубашки или другую одежду для себя и мужской части семьи или занимались приготовлением пищи на костре в центре кибитки, над которым висел котел; дым выходил в отверстие в верхней части жилища. Дойкой кобыл и овец также занимаются женщины, в то время как мужчины пасут стада или наслаждаются бездельем, покуривая короткие трубки.

Среди девушек много красавиц; у них блестящие черные глаза и перламутровые зубы, однако тип лица монгольский: широкие скулы и раскосые глаза, а цвет кожи темный, желтоватый.

К вечеру мы снова вернулись в дом князя, где нас ждал обильный обед или, скорее, ужин, полуфранцузской, полукалмыцкой кухни: мясо жеребенка, очень нежное и вкусное, бешбармак («пять пальцев») — рубленое мясо в соусе, которое калмыки едят руками, баранина и шашлык; в изобилии имелись хорошие французские вина, а также шампанское, и мы улеглись спать поздно, с тяжелой головой.

В прежние времена, когда отец молодого князя не был еще таким старым и больным, приезжим оказывались в их спальнях соответствующие знаки калмыцкого гостеприимства: едва они успевали лечь, как к ним входила красивая калмычка с серебряным подносом в руках, на котором были фужер с ликером и десерт, гаванская сигара; прекрасное дитя посылалось князем, чтобы развлечь гостя. Надо полагать, что некоторые из гостей были слишком хорошо воспитаны, чтобы не принять такой жест гостеприимства со стороны князя. Этот патриархальный обычай теперь не соблюдается.

На следующее утро, когда мы любезно и дружески распрощались с молодым князем, он предоставил нам свой баркас с 12 калмыцкими гребцами, которые доставили нас до Астрахани по Волге за десять часов. Полученные от нас деньги они немедленно пропили.

Тем временем в Астрахань приехали остальные участники нашей экспедиции: штурман Муригин вместе с молодым врачом Заблоцким[-Десятовским] из Петербурга и горный инженер поручик Фелькнер из города Екатеринбурга Пермской губернии. Мы познакомились, и я убедился, что они очень приятные спутники. Мы осмотрели судно, снаряженное для экспедиции, — шкоут «Святой Гавриил», один из нескладных кораблей голландской работы, имевший две мачты, бушприт и широкое днище, однако без киля; такие чудовища еще в 30-е годы ходили под парусами по Каспийскому морю. Благодаря своей конструкции они вмещали большой груз, но под парусами на них можно было ходить лишь при хорошем ветре; при волнении эти шкоуты страшно качало, а при маневрировании они сильно отклонялись от курса. Поскольку осадка у судов была минимальная, на них можно было плыть и по мелководью. Я поручил Муригину, которого снабдил деньгами, проследить за оснащением и внутренней отделкой «Святого Гавриила», с тем чтобы через три недели судно было готово к отплытию, поскольку к этому времени мы ожидали начальника экспедиции Карелина, который пока еще находился в Оренбурге и не давал о себе знать.

Мы между тем ходили в театр, бывали в обществе, осматривали окрестности. 14 сентября в большой компании во главе с губернатором и его супругой я ездил на знаменитые астраханские виноградники, находившиеся на Черепашьем острове, в 20 верстах от города, и принадлежавшие вдове полковника Ахметова. Погода была великолепная. На обширных виноградниках зрел богатый урожай, во многих местах стояли вышки — высокие сооружения из тонких жердей с лестницей. На верхней площадке находился мальчик-калмык с трещоткой, кнутом и пращой; возле него лежала куча камешков. Эти мальчики были сторожами виноградников, и их обязанность заключалась в том, чтобы отпугивать воробьев и других пернатых разбойников шумом, щелканьем кнута и ловким метанием камешков. Мы осмотрели вместительные винные погреба, а также дубовую рощицу — диковину в астраханской песчаной степи. Затем были приглашены любезной хозяйкой на роскошный обед в ее доме и вернулись в город поздно вечером.