Михаил Ульянов - Приворотное зелье

Без ложного патриотизма могу утверждать, что ответы на подобные вопросы чаще всего были в пользу «Щуки». Факт объективный. Щукинцы пользуются большим успехом в кинематографе, на телевидении. На рынке талантов, если можно так выразиться, спрос на них всегда был выше, чем на щепкинцев и студентов ГИТИСа. Это не значит, что в этих учебных заведениях меньше одаренных людей среди студентов и преподавателей, все дело в том, что традиции Вахтанговской школы более приемлемы для молодого поколения, более соответствуют его духу и стремлениям. Вахтанговская школа позволяет проявиться задаткам, потенциальным возможностям ученика во всю свою силу. Поле свободы, которое предоставляет она молодому человеку, способствует полному их раскрепощению.

Праздничность, театральность, любовь к форме, острой, пряной, но всегда внутренне оправданной, характерность, разнообразие жанров, смелость актерских работ — в этом заключаются вахтанговские традиции.

С первого курса нас приучали к самостоятельности. Мы сами выбирали материал, какой хотели, сами режиссировали, сами играли. Это заставляло нас мыслить, ни на кого не оглядываясь, смотреть на все своими глазами, действовать без подсказки.

Может быть, это самое важное в учебном процессе — научить самостоятельно мыслить. И, безусловно, это самое важное в актерском труде. Если нет личного, тобою нажитого человеческого багажа, нет самостоятельного взгляда на творчество и жизнь, тебе не поможет никакой режиссер. Он, конечно, что-то подправит, подретуширует, но лично ты выше копииста не поднимешься. А самостоятельный актер — всегда художник.

…И мы дерзали! Играли и Гамлета, и Ричарда III, и Петруччио, и Ромео, и много кого еще из пьес зарубежных и отечественных драматургов.

Что хотели, то и играли. К чему душа лежала. Иногда были очень смешные случаи. Студент брался за категорически противопоказанную ему роль и в самый трагический момент «давал петуха» — получалась пародия. Иногда наши экзерсисы приводили педагога в восторг, иногда — в полный ужас. Б. Е. Захава мог «закрыть» отрывок. Более суровая кара неудачнику не грозила.

Кстати, система оценок была не пятибалльная: никаких «отл.», «хор.» или «неуд.». Ставился плюс или минус, причем один плюс, в каком бы восторге педагог ни был от исполнения отрывка. Просто — удача или неудача. А потом уже вместе разбирали, в чем удача, в чем неудача.

Этот метод обучения актера был хорошей подготовкой его к работе в театре. Училище как бы ставило его на рельсы, по которым ему предстояло двигаться в самостоятельную жизнь. Он ощущал под ногами не зыбкий песок, а твердую землю.

Великая беда, трагедия, быть может, целых поколений актеров, когда руководители театра, имея солидный возраст, еще во всю выступают на сцене, оттесняя молодежь. Время, когда им придется уйти, все равно наступит, смена придет — такова природа человеческого мира. Но в этом случае молодой актер, допущенный-таки на сцену, может потерять под собой почву, будучи не готовым к самостоятельной работе, и не станет ему опорой ни обучение в училище, ни годы работы в театре, где ему мало что приходилось играть.

Когда мы, уже актерами, стали работать в театре, на сцене с большим успехом выступали М. Астангов, Н. Плотников, Н. Бубнов, Е. Алексеева, А. Орочко, Н. Русинова, Ц. Мансурова, В. Львова, возраст которых колебался от сорока пяти до пятидесяти лет. Р. Н. Симонов непрестанно вкраплял во все спектакли молодых актеров, и, когда старые мастера сходили со сцены, было кому прийти им на смену.

И вот сейчас, являясь художественным руководителем Театра им. Вахтангова, я делаю все возможное, чтобы уже третьему после нас поколению актеров дорога на сцену была открыта. Молодые органично вливаются в труппу и играют в спектаклях вместе с Ю. Яковлевым, В. Этушем, Ю. Борисовой, В. Лановым, Л. Максаковой… Играют, набираются опыта и — в том нет никакой трагедии, а лишь естественное течение жизни — где-то там, в будущем, заменят всех нас.

«Надо играть храбро!» — говаривал Рубен Николаевич Симонов. И мы стремились быть храбрыми. В этом не было шапкозакидательства, пренебрежения к искусству, мастерству, профессионализму — ты просто освобождался от страха. Твоя душа становилась свободнее, руки свободнее, свободнее движения.

Я поступил в театральное училище в 1946 году. Мой курс был фактически первым послевоенным курсом. В отличие от предыдущих, «военных» курсов, он состоял не из одной, а из двух учебных групп. В нашем наборе уже было немало ребят, тогда как на старших курсах их было по-двое, по-трое. В основном же — девушки. Там учились Юлия Борисова, Алла Парфаньяк, Людмила Фетисова.

Со мной вместе поступили и бывшие фронтовики. Конечно, они отличались от нас, необстрелянных и пороху не нюхавших, основательностью, серьезностью. Они привнесли в атмосферу училища дух боевого товарищества.

Идущие в совместном походе либо не сойдутся друг с другом, либо сдружатся навсегда. Я бы перефразировал известную поговорку так: «друг познается в труде». И не только друг, а любой человек. Ради чего он трудится — ради большой общей цели или только для себя, ради своего тщеславия, жирного куска, лучшего угла. В нашей группе, к великому счастью, было больше людей по-настоящему дружественных, артельных, как раньше говорили.

Незабвенный Юра Катин-Ярцев. Он был старше многих из нас, всю войну прослужил в железнодорожных войсках, видел смерть, но не замкнул свое сердце от чужих горестей и бед. Мы шли к нему с обидами, недоумениями, спорами, обращались за советом, и постепенно он стал душой и совестью курса. Сердечность, доброжелательность его были неисчерпаемы. Много впоследствии я видел людей, которые находились в самом центре коллектива и определяли его дух, но почти всегда эти лидеры знали себе цену, осознавали свою значимость и вес. Мало в ком я видел при несомненном лидерстве полное пренебрежение этим фактом, как то было у Юры. Он делал добро, как дышал, просто и естественно.

Предельно собранный, самоуглубленный Ваня Бобылев. Он хотел все понять и все испытать сам, примерить к себе любое дело: по силам ли оно ему. Впоследствии Бобылев станет главным режиссером Пермского театра.

Легкий человек, деликатнейший и неунывающий Сергей Евлахишвили. Верный товарищ, всегда готовый бросить все свои дела и прийти к тебе на помощь.

Вилли Венгер — открытая душа. Он не умел скрывать свои чувства и выплескивал их наружу — бурно переживал неудавшийся этюд, безудержно радовался успеху. Долгие годы он работает в Иркутском театре.

«Нет уз святее товарищества!» На все века прав гениальный Гоголь. Пожалуй, самое большое счастье в человеческой жизни — знать, что ты не один, что у тебя есть друзья, есть руки, которые поддержат, плечо, на которое можно опереться.