Глеб Голубев - Улугбек

Он тронул коня и поехал, не оглядываясь на опешивших придворных.

Перестройка стены шла быстрее, чем в сказках. Придворные дни и ночи проводили на стройке, нещадно подхлестывая рабочих. Почти каждый день заглядывал сюда и Тимур. Иногда он чувствовал себя плохо после ночных пиров, не мог сидеть на лошади. Его приносили в паланкине.

Носилки ставили возле самого края котлована. Слуги притаскивали блюдо вареного мяса, и Тимур швырял куски в яму, как собакам.

Потом он отправлялся туда, где на берегу небольшого пруда постепенно вырастали стены мавзолея Мухаммед-Султана. Улугбек восхищался красотой возникающего здания, а Тимур снова хмурился.

— Опять дверь низка, — бормотал он. — Не мавзолей, а сарай какой-то.

И снова начали разрушать недостроенное здание. Через десять дней все было переделано, как хотел Тимур. Над гробницей высоко вознеслась ребристая башня с голубым, точно небо, куполом. Здесь устроили поминки по Мухаммед-Султану.

Слушая заунывные голоса, нараспев повторявшие суры из корана, Тимур снова и снова думал о том же: кого назначить своим наследником? Халиль-Султан успел провиниться за эту пьяную, шумную осень. Вопреки воле деда он вдруг взял да и женился на девушке, которую давно любил. Тимур рассвирепел и запретил ему показываться на глаза.

Никак не хотел смириться Повелитель Мира с судьбой. Она отняла у него самого любимого сына, Джахангира, — тогда трех своих внуков назвал он тем же именем. Но они малы и совсем еще не похожи на завоевателей мира...

Перенес все надежды Тимур на сына покойного Джахангира, Мухаммед-Султана. Но смерть унесла и его.

Тимур был упрям. И после долгих раздумий решил еще раз испытать, не уступит ли ему судьба. Род завоевателя мира должен быть продолжен в веках: наследником Тимура пусть будет другой сын Джахангира, Пир-Мухаммед, еще недавно наказанный палками за непослушание.

Об этом решении было объявлено тотчас же. Имя будущего правителя поминали в хутбах[13] по пятницам во всех мечетях. И все послы поспешили нанести ему визит.

А Тимур продолжал метаться по городу, и никто не мог понять: строит он или разрушает? Он вдруг объявил, что надо помочь купцам, которые везут в Самарканд лучшие товары со всего света. А для этого приказал построить новую улицу, чтобы шла она через весь город и по обеим сторонам ее непрерывно тянулись лавки. Как и всегда, были назначены два надсмотрщика за ходом работ. И работа закипела.

Слоны с треском ломали хоботами глиняные стены домов. Жители едва успевали спасаться бегством, унося из имущества, что подвернулось под руку. Улицу прокладывали прямой, как меч, и горе тем, кто оказывался на пути! Следом за разрушителями шли строители. Они днем и ночью стучали молотками, обтесывая камни. Вырастала сплошная стена из купеческих лавок. Перед каждой лавкой устраивали скамейки — суфы — из белого камня. Улица была с крышей: над нею возвели глиняный свод с окошечками, через которые проникал свет. На одном конце ее еще ломали старые домишки, а на другом уже шла бойкая торговля.

Улугбек приезжал каждый день, чтобы посмотреть, насколько выросла улица за ночь. Затея деда ему пришлась по душе.

Но те, чьи лавки и дома превратили в груды мусора, были недовольны. Некоторые даже осмелились выразить свой протест вслух. Это были богатые люди, и жалобы их долетели до дворца. Тимур в тот момент как раз играл в шахматы с Улугбеком. Он стукнул кулаком по столу так, что разлетелась доска, и сказал:

— Весь город мой! Я купил его весь. Кто .не верит, пусть приходит завтра посмотреть мои выкупные грамоты.

Желающих, конечно, не нашлось.

Послов он давно уже не принимал. То скажут, что не здоров, то просто вежливо проводят обратно в дом, отведенный им для жилья. Потом дону Клавихо вдруг предложили срочно готовиться к отъезду. Пришлось так и уехать, не повидав на прощанье Тимура и не получив от него никаких ответных грамот к королю Кастилии.

Покидая Самарканд, Клавихо был твердо убежден со слов людей, «знавших это наверное», что царь совершенно не встает на ноги, лишился языка и находится при смерти.

Но не прошло и недели после того, как выпроводили послов, а Тимур поднял по тревоге всех своих эмиров и приказал немедленно выступать на Китай.

Двухсоттысячная армия двинулась в такой строгой тайне, что, узнав в дороге о смерти Тимура, осторожный и зоркий Клавихо даже не подозревал о том, что Повелитель умер в походе, а не в одном из своих богатых самаркандских дворцов.

Все было организовано и продумано до мелочей. Правым крылом Тимур поручил командовать Халиль-Султану, простив ему самовольную женитьбу, левым — Султан-Хуссейну, словно забыв о его измене под стенами Дамаска. Выбирать полководцев старику было не из кого...

Рядом с дедом гарцевал ликующий Улугбек. Еще бы: он впервые участвовал в походе как заправский воин. Как и всех, его с плачем провожала жена навстречу подвигам. Больше того, он был теперь не только воин, но и правитель, как его отец и его дед. Перед выходом в поход Тимур поспешил разделить между внуками еще не завоеванные земли. Улугбек получил Ташкент, Киргизию и весь Моголистан[14] до самого Китая. Его брат-ровесник Ибрагим — Ферганскую долину с Кашгаром и Хотаном[15].

Улугбека только огорчало, что войска двигались так медленно. К декабрю едва дотянулись до Ташкента, а в середине января 1405 года Тимур со свитой прибыл в маленький, затерявшийся в казахских степях городишко Отрар — и здесь остановились надолго.

Зима выдалась непривычно суровой в тот год. Даже замерзла Сыр-Дарья, удивляя многое повидавших стариков. Чуть не каждый день налетали метели, крутили по степи вихри колючего снега. По следам далеко растянувшегося угрука с увязающими в сугробах повозками цариц и наложниц Повелителя Мира завывали волки.

Тимур держался бодро, словно долгожданный поход помолодил его. Опять по целым дням не слезал с лошади, лишь изредка позволяя себе ненадолго перебраться в повозку. Он только много пил вина, чтобы согреться, — пил вечерами, дремля у огня, пил на коротких дневных привалах и даже в пути, не слезая с седла, протягивал частенько руку за чашей.