Оливер Сакс - Нога как точка опоры (2012)

Неожиданно в мою камеру осужденного ворвалась славная веселая медицинская сестра, добродушная женщина, с ланкаширским акцентом сообщившая мне, что «смеялась до смерти», когда, распаковывая мой рюкзак, обнаружила пять десятков книг и почти полное отсутствие одежды.

— Ох, доктор Сакс, вы чокнутый! — сказала она, заливаясь смехом.

И тут я засмеялся тоже. Этот здоровый смех разрядил напряжение, и все дьяволы исчезли.

Как только я устроился, меня посетили хирург-стажер, живущий при больнице, и врач. Возникли некоторые трудности в заполнении истории болезни, потому что они хотели знать «основные факты», а я порывался рассказать им всю историю целиком. Кроме того, я не был вполне уверен в том, что в данных обстоятельствах — «основной факт», а что — нет.

Они осмотрели меня, насколько это было возможно при наложенном гипсе. По-видимому, имел место всего лишь разрыв связок четырехглавой мышцы, сказали они, но полное обследование можно будет сделать только под общим наркозом.

— Почему общим? — спросил я. — Разве нельзя ограничиться спинальным?

Я хорошо понимал, к чему идет дело. «Нет», — сказали они и добавили, что в таких случаях общий наркоз — правило, и к тому же (тут они улыбнулись) хирургам едва ли захочется, чтобы я на протяжении всей операции разговаривал или задавал вопросы.

Я хотел продолжать спорить, но что-то в их тоне и манерах заставило меня покориться. Я чувствовал себя беспомощным, как и с сестрой Сольвейг в Одде, и думал: «Так вот что значит быть пациентом? Что ж, я пятнадцать лет был врачом, — теперь увижу, каково быть пациентом».

Я был слишком возбужден во время осмотра, и когда успокоился, подумал, что посетившие меня врачи вовсе не хотели быть несгибаемыми или высокомерными. Они были достаточно приятными, хотя и несколько безразличными; к тому же они наверняка ничего тут не решали. Нужно будет утром задать вопросы моему хирургу. Мне сказали, что операция назначена на 9.30 и что хирург — мистер Свен — сначала зайдет ко мне поговорить.

«Проклятие! — подумал я. — Ненавижу перспективу общего наркоза, потери сознания и неспособности контролировать происходящее». К тому же — и это было гораздо важнее — вся моя жизнь была направлена на осознание и наблюдение, — так неужели теперь мне откажут в возможности наблюдать?

Я обзвонил членов своей семьи и друзей, сообщив, что со мной случилось, предупредил, что если в силу невезения я скончаюсь на столе, я завещаю им выбрать подходящие отрывки из моих записных книжек и из других неопубликованных работ и опубликовать их.

После этого я решил, что нужно придать моему волеизъявлению более формальный вид, так что записал все по возможности юридическим языком, поставил дату и попросил двух сестер заверить мою подпись. Решив, что я «обо всем позаботился» — или по крайней мере сделал все, что было в моей власти, — я с легкостью уснул и крепко спал до начала шестого, когда проснулся с сухостью во рту, ощущением легкой лихорадки и болезненной пульсацией в колене. Я попросил воды, но мне ответили, что перед операцией ничего ни есть, ни пить нельзя.

Я с нетерпением ждал прихода Свена. Шесть часов, семь, восемь...

— Придет ли он? — спросил я сестру, суровую женщину в строгом синем платье (веселая сестричка накануне была в полосатой форме).

— Мистер Свен придет, когда ему удобно, — раздраженно ответила она.

В 8.30 сестра пришла, чтобы сделать мне укол. Я сказал ей, что мне нужно поговорить с хирургом насчет спинального наркоза.

— Нет проблем, — ответила она; инъекции одни и те же и перед общим, и перед спинальным наркозом.

Я хотел сказать, что от лекарства могу одуреть и буду не в состоянии ясно мыслить, когда придет мистер Свен. Сестра ответила, чтобы я не беспокоился: он придет вот-вот, лекарство еще не успеет подействовать. Я смирился и согласился на укол.

Очень скоро я ощутил сухость во рту, появились фосфены — светящиеся пятна перед глазами — и чувство глуповатой сонливости. Я позвонил, вызывая сестру; было 8.45 — я не сводил глаз с часов с момента укола — и спросил, что было мне введено.

Как обычно, ответила она: фенерган и гиосцин, которые применяются для создания полусна. Я внутренне застонал — я же потеряю решимость, укрощенный препаратами...

Мистер Свен явился в 8.53, когда я все еще смотрел на часы. Он произвел на меня сначала впечатление застенчивого человека, но оно тотчас же развеялось от его отрывистого, решительного голоса.

— Ну! — сказал он громко. — Как мы сегодня поживаем?

— Я держусь, — ответил я и услышал, как нечетко звучит мой голос.

— Не о чем тревожиться, — продолжал он оживленно. — У вас порвана связка. Мы ее соединим. Восстановим подвижность колена. Вот и все... Ничего серьезного.

— Но... — медленно пробормотал я, однако он уже покинул палату.

С огромным усилием, потому что я чувствовал себя усыпленным и каким-то ленивым от лекарств, я позвонил и вызвал сестру.

— В чем дело? — спросила она. — Зачем вы меня вызвали?

— Мистер Свен, — пробормотал я, стараясь выговаривать слова отчетливо, — он не задержался — вошел и вышел. Кажется, он очень торопился.

— Ну, знаете ли, — фыркнула сестра, — он очень занятой человек. Вам повезло, что он вообще к вам зашел.

Последним воспоминанием, прежде чем я потерял сознание, была просьба анестезиолога считать вслух, пока он будет вводить пентотал IV. Я со странным бесчувствием наблюдал, как он ввел иглу в вену, набрал в шприц немного крови, чтобы проверить попадание, и медленно вколол препарат. Я не заметил ничего — реакции не было никакой. Когда я досчитал до девяти, что-то заставило меня посмотреть на часы. Я хотел поймать последний момент сознания и, может быть, усилием воли сознание сохранить. Взглянув на циферблат, я заметил какую-то неполадку.

— Вторая стрелка, — сказал я с пьяной отчетливостью. — Она и правда остановилась или это иллюзия?

Анестезиолог поднял глаза и ответил:

— Да, остановилась. Должно быть, застряла.

На этом я отключился, потому что больше ничего не помню.

Мое следующее воспоминание, или первое воспоминание после пробуждения, едва ли заслуживает названия «следующее». Я лежал в постели и смутно ощущал, что кто-то трясет меня и называет по имени. Я открыл глаза и увидел, что надо мной наклонился хирург-стажер.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Как я себя чувствую? — ответил я голосом таким хриплым и искаженным, что едва его узнал. — Я скажу вам, как я себя чувствую! Я чувствую себя дьявольски паршиво! Что, черт возьми, происходит? Несколько минут назад мое колено чувствовало себя прекрасно, а теперь оно как на сковородке в аду!

— Это не было несколько минут назад, доктор Сакс, — ответил он. — Прошло семь часов. Вы перенесли операцию, знаете ли.