Николай Пияшев - Воровский

Но теперь, писал Воровский, ему стало ясно, что призыв Струве к идеализму не был случайным, что этот призыв закономерен и корни его находились в прежних произведениях «легального марксиста».

Статья Воровского против Струве стала известна и Владимиру Ильичу. В своей работе «Что делать?» Ленин причислил Адамовича (Воровского) к лагерю марксистов-ортодоксов.

Для самого Струве выступление Воровского прозвучало словно пощечина. Он обиделся на Адамовича, считая его статью неприличной. Потресов, видевшийся с Струве за границей, сообщал Воровскому: «Вы спрашиваете, кто мне говорил о неприличии статьи Адамовича. Нет, не богородица[3], которая мне не решилась бы написать об этом, а самолично — «обер-критик» (то есть П. Струве. — Н. П.). Потресов указывал, что Струве обещал вступить в полемику с автором «Письма в редакцию».

Пришлось готовиться и Воровскому. Он придумал сюжет, подобрал скандальные места из работ Струве и даже заголовок нашел: «Первый русский сверхчеловек».

Но Струве не вступил в полемику с Адамовичем, и Вацлав Вацлавович очень сожалел об этом, но все же надеялся найти основание, чтобы «еще раз вцепиться ему в ляжку».

В ссылке Воровский окончательно отрешился от народничества и стал марксистом. В этом помогла «Искра». Воровский доставал ее регулярно: то привозила жена, то присылали тайком друзья. Борьба за чистоту марксистской теории заставляла его твердо придерживаться партийной позиции. Так, ощутив в себе силу литератора, Воровский, однако, не спешил публиковаться в органах «легальных марксистов». Они его не устраивали, ибо, участвуя в них, волей-неволей пришлось бы подлаживаться под их тон, под их направление. Эти мысли Воровский высказал Потресову: «Писать вообще в «Жизнь» (журнал «легальных марксистов». — Н. П.) я не хочу, а писать теперь без вызова (вспомним: выступление Воровского в «Жизни» было ответом на статью П. Струве «Ф. Лассаль». — Н. П.) на какую-нибудь, хотя бы ругательную, тему, будет уже писать вообще…»

Уже в те дни Воровский поступал по-партийному. С большей принципиальностью, чем, скажем, Потресов, он подходил к журналу «Жизнь». Если Потресов считал этот журнал «задорным в защите «ортодоксии», то Воровский просто не хотел больше печататься в органе «легальных марксистов».

Личная жизнь Воровского в ссылке сложилась неудачно. Резкий, неуравновешенный характер Юлии Адамовны в глухом, скучном Орлове начал принимать формы настоящей истерии. Она сетовала на ссылку, обвиняла во всем Вацлава Вацлавовича. Чтобы развеять немного скуку, Юлия Адамовна часто выезжала за границу, в Москву, Петербург. Но и это не помогало. Ее работа (она была художницей) не приносила ей радости и удовлетворения.

Воровский пытался и ее приобщить к борьбе, но все его попытки оказались тщетными. Она не хотела разделять с мужем всех лишений. Юлия Адамовна жаловалась соседям, что муж уделяет ей мало времени, что больше всего он любит книги, что его никуда не вытянешь и т. д. Многие колонисты от скуки рады были случаю посплетничать.

Здоровье Воровского было неважным. Туберкулезный процесс в легких медленно прогрессировал. Давал вспышки ревматизм. Но Воровский не унывал. «Тридцать лет уж умирает мальчик хилый и больной», — отвечал он тем, кто интересовался его здоровьем. При этом Воровский вспоминал, как в детстве одна их набожная соседка, видя, что маленький Вацик часто запрокидывал голову и подолгу смотрел в небо, говорила матери его, Августине Устиновне: «Ну, он у вас не жилец. Смотрите, его душа на небо просится. Вот он и смотрит туда…»

Однако действительно положение Воровского было незавидным. А тут еще тяжелое нервное расстройство жены, ее истерические припадки. Они выводили его из равновесия и действовали угнетающе.

У ДРУЗЕЙ В ЖЕНЕВЕ

В январе 1902 года срок пребывания Воровского в ссылке окончился, и он с женой выехал из Орлова в Вятку, а оттуда в Москву. Воровский связался с комитетом РСДРП, узнал адреса в Женеве и в начале февраля отправился за границу, в Швейцарию.

В те дни Женева была центром русской революционной эмиграции. Отсюда протягивались многочисленные нити к городам России. Агенты «Искры» получали нелегальную литературу, прятали ее в чемоданы с двойным дном и развозили свой запрещенный груз во многие места царской России. Сыщики сбивались с ног, чтобы обнаружить, откуда берется этот смертоносный для старого мира яд в виде безобиднейших тонких листков бумаги. «Искра» объединяла и сплачивала социал-демократические кружки. Она помогала рабочему классу России находить выход из темноты, увидеть настоящих своих вождей — социал-демократов. «Искра» вливала в рабочих уверенность в своих силах.

В Женеву съезжались лучшие люди России. Здесь, в заграничном штабе революции, получали они задания и разъезжались по России, чтобы нести в массы ленинские идеи.

Воровский шел по улицам уютного швейцарского городка. Весенний воздух был напоен ароматом цветущего жасмина. Дышалось легко и свободно. Вацлав Вацлавович направился к Владимиру Бонч-Бруевичу, который заведовал в то время редакцией «Искры».

Бонч-Бруевич просиял, увидев гостя. Часто мигая своими близорукими глазами, он потирал руки, садился и снова вскакивал. Воровский также был рад. Он улыбался и растерянно смотрел на Бонча, когда тот, наконец, усядется. Но вот они за столом. Появилась бутылка рислинга. Владимир Дмитриевич уверял, что она была припасена для самого дорогого гостя. И теперь этот гость тут, рядом. Вспомнили старину, студенческое житье-бытье. Воровский рассказывал о борьбе с «экономизмом» в Москве, о влиянии «Искры» в рабочей среде.

Воспоминания о Москве, о совместной работе в Совете землячеств сближали их, и они часто встречались.

В Женеве Воровский наверстывал упущенное: знакомился с марксистской литературой, расспрашивал друзей о политических группировках, посещал рефераты видных политэмигрантов. Со многими из них он успел познакомиться и сойтись.

Воровский был постоянным посетителем кафе «Ландольд», где собирались тогда русские марксисты-«искровцы». Там часто выступали Плеханов, Засулич, Аксельрод. До отъезда в Лондон (апрель 1902 год) здесь выступал и Ленин.

В первые же дни Воровский познакомился с Плехановым и Лениным. Знакомство с Плехановым произошло на квартире у Бонч-Бруевича. Вацлав Вацлавович произвел на Плеханова приятное впечатление, очаровал его своей воспитанностью, начитанностью, знанием языков. Воровский прекрасно владел всеми европейскими языками. В это время он начал заниматься итальянским языком, изучал искусство эпохи Возрождения. На этой почве между ними тут же завязался разговор. И Вацлав Вацлавович и Плеханов были в ударе: острили, говорили забавные вещи. Георгий Валентинович занимался тогда итальянским искусством, намереваясь читать в Лозанне лекции на эту тему. Под конец разговора Плеханов предложил Воровскому писать для «Искры».