Натан Гимельфарб - Записки опального директора

Может быть она, довольно начитанная женщина, при этом вспоминала героя повести Шолом-Алейхема «Мальчик Мотл», который утверждал, что ему хорошо, что он сирота, или сироту Шмулика из другого произведения великого писателя.

Не скажу, что ее надежды были совсем беспочвенными. Совсем нет. Более того, они во многом оправдались. Нас на самом деле теперь больше жалели, нам стали больше помогать не только наши близкие бедные родственники в Красилове, но и какие-то дальние родственники из других городов страны и даже из далёкой Америки.

Из Ленинграда, например, мы стали довольно часто получать вещевые и продовольственные посылки от неизвестной нам ранее тёти Фримы. Она писала и теплые письма, в которых призывала к мужеству и терпению, и заверяла в своей поддержке и помощи.

Нужно сказать, что эти заверения полностью оправдались. Её помощь нам во все предвоенные годы оказалась более существенной, чем помощь всех наших красиловских близких родственников.

Моя сестрёнка Полечка была почти полностью одета и обута в вещи ее младшей дочери Фанечки, а мне доставалась одежда и обувь, которую уже не мог носить её старший сын Муня. А сколько вкусных вещей мы получали в посылках от тёти Фримы?! Никогда не забуду наши восторги от этих посылок. Нередко в них оказывались даже такие лакомства, как шоколад и какао, вкус которых мы давно забыли.

Удивительной доброты человек была тётя Фрима. Забегая вперёд скажу, что мы разыскали ее после войны, переписывались и часто встречались с ней, она отдыхала у нас на даче в Белоруссии, под Могилевом, а после её смерти мы поддерживаем дружественные, можно сказать, родственные отношения с ее дочерью Фаней, но нам так и не удалось установить степень нашего родства. Единственное, что мы достоверно узнали, что наша добрая тётя Фрима жила когда-то в Красилове и дружила с нашими родителями.

Всю свою жизнь мы несём в своем сердце любовь и благодарность к незабываемой тёте Фриме и к ее милой дочери Фаине Исааковне и стараемся, как можем, отблагодарить за доброту и заботу о нас, сиротах, в то далёкое и очень трудное время.

Как-то приезжал в Красилов, после смерти наших родителей, далекий родственник по папиной линии из Америки. Он подарил моему брату Зюне пару уже ношенных, но добротных костюмов, рубашек и брюк, которыми он долго щеголял в студенческие годы. Старший брат Сёма тогда от подарков отказался, опасаясь преследований за связь с иностранцами. По этой же причине мы отказались от посылок, которые нам предлагали какие-то далёкие американские родственники по папиной и маминой линии.

Нам часто помогали и совсем чужие люди. То продуктами, то что-нибудь из одежды или обуви давали. Иногда синагога, куда я продолжал ходить читать кадыш (теперь уже по маме), выделяла нам небольшие средства в помощь.

Хоть и многочисленными были жертвы голода в нашем местечке, но круглых сирот в еврейских семьях было немного. Наверное поэтому нас больше жалели и нам оказывали больше помощи, чем другим сиротам. А может при этом учитывалось то, что мы были более прилежными в учебе и поведении. Как бы там ни было, но после смерти родителей мы меньше голодали, чем раньше, и не были ни голыми, ни босыми. Наши родственники находили средства содержать нашу няню - тётю Соню, которая, после смерти мамы, стала как будто даже чуть теплее к нам относиться.

Как видите, наша мама в своих предсмертных надеждах была в чём то права. В чём то, но не во всём и не в главном. Она была совсем не права, когда говорила Зюне, что нам без неё будет лучше, чем с ней. Нам без неё стало несравненно труднее. Трудно было без материнской любви и ласки, без теплого родительского взгляда и поддержки. Просто невозможно стало жить в родительском доме, где всё напоминало о еще недавнем общении с родителями, о незабываемом и, навсегда потерянном, счастливом детстве. Наши детские души мучили грусть и тоска, постоянный комок стоял в горле, душили слёзы. Мы стали очень ранимы к малейшей обиде и принимали за обиду то, на что раньше не обратили бы никакого внимания.

Мы еще больше невзлюбили тётю Соню и открыто стали выражать своё недовольство ею. Хоть мы и понимали, что без ухода няни обойтись не сможем, тем не менее игнорировали её и, тем самым, незаслуженно обижали, что вызывало ответную реакцию. Будучи не в состоянии убедить нас словами, она стала применять к нам силу и другие меры наказания.

Однажды, она по-настоящему отшлепала Полечку, и я набросился на нее с ножом, угрожая убить её, если она еще раз подымет на неё руку. Каждая стычка с тётей Соней, казалось, должна была закончиться её уходом, но вмешивались родственники, которые находили какие-то пути примирения и тётя Соня оставалась с нами. Ни у нас, ни у неё не было выхода, и мы продолжали жить вместе в течении ещё нескольких лет.

Мои сверстники на улице вдруг признали во мне драчуна, что раньше за мной не замечалось. Любое обидное слово в мой адрес вызывало ответную реакцию с моей стороны, независимо от того, кто являлся моим обидчиком. Порой я бесстрашно кидался на ребят, которые были сильнее и старше меня. Особенно агрессивной была моя реакция на обиды, нанесенные Полечке.

Своего среднего брата Зюню мы теперь видели только во время каникул. Он приезжал на лето и наша мима Хава ежедневно специально для него готовила пищу. Она говорила, что его нужно оздоровить.

Старший брат Сёма изо всех сил старался находить приработки к своей небольшой зарплате и работал с утра до позднего вечера, стремясь обеспечить нас всем необходимым. Думаю, что и он, и Зюня, не меньше меня и Полечки, страдали от потери родителей.

В общем, неправ был шолом-алейхемский мальчик Мотл, утверждавший, что хорошо живётся сиротам.

4

Голод в Красилове закончился так же внезапно, как и начался. В течении одного летнего июльского месяца в магазины завезли множество продуктов, а хлебные отделы и ларьки вновь обрели своё лицо, как в добрые старые годы. Прямо не верилось в такое чудо и в первые дни мы набирали хлеба прозапас, но когда исчезли хлебные очереди, а на полках запестрели, как на выставке, хлебо-булочные и кондитерские изделия, мы постепенно поверили, что голод закончился и хлебом можно наесться вволю. Именно его мы теперь

могли есть досыта, потому что он стал сравнительно дешёвым и Сёминых зароботков на него вполне хватало. Что касается мяса, фруктов и овощей, то их потребление в нашей семье определялось доходами нашего единственного кормильца - нашего милого, доброго и заботливого брата Сёмы, который теперь заменял нам обоих родителей и которого мы очень любили.

На помощь Зюни мы рассчитывать не могли, так как он продолжал учиться в Житомирском еврейском педагогическом техникуме и сам нуждался в Сёминой помощи.