Александр Брагинский - Актеры зарубежного кино. Выпуск 3

Считавшие Гиннеса лишь комиком - "хамелеоном", были поражены драматизмом и глубиной психологии в передаче отчаяния "чудака", осознавшего, что современная цивилизация враждебна прогрессу и интеллекту. Известие о том, что "вечная материя" оказалась вовсе не вечной, останавливает преследователей Сида и спасает его. С торжествующим хохотом они разрывают расползающийся от прикосновения пальцев, светящийся в темноте костюм. Зритель, смеявшийся до сих пор над злоключениями Сида, умолкает.

И когда взгляд героя - Гиннес передает в нем боль, досаду, разочарование, презрение, - его полный неожиданного достоинства жест останавливают смех на экране, хочется аплодировать актеру, сумевшему так тепло, проникновенно, с такой любовью и уважением показать мудрость и мужество "чудака".

Еще более драматичен комедийный образ, созданный Гиннесом в фильме "Устами художника" (1958). Сценарий написал сам Гиннес по повести Д. Кери. Он же исполнил и главную роль, нарисовав сложный, противоречивый характер непризнанного художника Галли Джимсона. Вначале Галли не вызывает симпатии: грязный нагловатый бродяга, шантажирующий богатых коллекционеров, пьяница, зазнайка, считающий себя гением. Но все это не так просто.

'Устами художника'

Галли стар и слаб. Ему не на что жить, а полиции известны все его трюки. Ни одно из мелких мошенничеств не удается. Более того, каждый налет опаснее для Галли, нежели для его "жертвы". Фарсовые ситуации Гиннес наполняет неподдельным драматизмом, и этот драматизм углубляется по мере того как раскрывается характер героя.

С грустной иронией актер показывает, что его нелепый герой-неудачник бескорыстно и до конца предан искусству. В живописи - смысл и интерес его жизни: недаром он не может отойти от рисующих на мостовой детей, а во время одного из "набегов" начинает рассматривать альбом с репродукциями. Ради своих картин Галли отрекся от нормальной жизни, от уюта. Однако маниакальная преданность искусству не принесла ему ничего, кроме разочарования и поражений.

'Устами художника'

Нелепые выходки Галли, его чудачества вызваны протестом против мещанской рутины, стремлением получить возможность писать картины. Но как только эта возможность предоставляется в квартире мецената-поклонника или на стенах разваливающейся церкви, заветный замысел не воплощается в жизнь, и художник остро переживает творческое бессилие. Гиннес с поразительной искренностью правдиво передает трагедию художника.

'Устами художника'

Посмеиваясь вместе со зрителем над комичными неудачами Галли, Гиннес одновременно воспевает великую силу искусства, восхищается способностью человека отдавать всего себя благородной страсти, заставляя тем самым уважать и любить страдающего "чудака".

Острая, психологически глубокая игра Гиннеса, непривычное соединение гротеска, фарса, трагизма и лирики были встречены в штыки большинством критиков, охотно поддерживавших актера в традиционных комедиях положений.

Тем не менее Алек Гиннес - актер самостоятельный и дерзкий - рискнул отказаться от полюбившейся зрителям комедийной маски и продолжил свою работу над ролями иного плана - серьезными, увлекающими большого мастера своей противоречивостью, беспокойной мыслью.

Первый же опыт в новом амплуа (картина Д. Лина "Мост через реку Квай", 1957) принес ему за лучшее исполнение мужской роли высшую награду американской киноакадемии - премию "Оскара".

"Мост через реку Квай" - спорный фильм. Лучшее, что в нем есть, - образ полковника Никольсона в исполнении Алека Гиннеса. Невысокий, худощавый, вполне заурядный английский офицер возглавляет ряды вступившего в японский концлагерь отряда военнопленных. По приказу командования эти люди сдались в плен и были направлены японцами на строительство моста через реку Квай.

'Мост через реку Квай'

Трудно сказать, чему удивляешься больше. Тому ли, что эти военнопленные бодро насвистывают военный марш и идут особенным, английским парадным шагом - как будто они не в плену у врага, а перед Букингемским дворцом, и приветствовать их будет не садист полковник Саито, а король Георг V или хотя бы фельдмаршал Монтгомери... Тому ли, что их командир даже в лохмотьях выглядит элегантно и аристократично... Тому ли, что с начальником концлагеря он держится как равный и требует от фашиста-самурая соблюдения международного права.

Солдаты Никольсона измучены жарой, голодом, мучительным переходом, страдают от ран и жажды. Саито не признает никакой морали, и сопротивление может вызвать лишь бесполезные жертвы. Тем не менее герой Гиннеса - усталый человек с горькой складкой в уголках рта и поразительно живым, упорным взглядом светло-голубых, чистых, наивных глаз - бросает ему вызов, запретив своим офицерам работать на строительстве моста.

По его лицу течет кровь, ему и его офицерам угрожают расстрелом, но в глазах Никольсона, в упор рассматривающего Саито, - невозмутимое спокойствие, непобедимое упорство, неколебимая вера в победу. Эта вера придает силы и остальным: горсточка храбрецов, шатаясь, на грани обморока, чудом удерживаясь от падения, застыла под палящим солнцем. Стоят все только потому, что стоит Никольсон. Наконец, полковника заталкивают в металлический ящик чуть больше собачьей конуры, раскалившийся на солнце.

Пытка продолжается два дня, и каждый раз, когда Никольсона вызывают к ожидающему капитуляции коменданту, он с трудом разгибает спину и, чуть не падая, заставляет себя идти вперед мерным, солдатским шагом. В его наивно-чистых голубых глазах - непреклонность мученика, готового пойти на костер.

Как и герои предыдущих фильмов Гиннеса, полковник Никольсон фанатически предан делу своей жизни - на этот раз не науке, не искусству, а службе в армии, воинскому долгу, дисциплине. Никольсон - необычный человек. Его преданность перерастает в подвижничество: он не способен вообще думать о себе, он не знает ни страха ни колебоний. Его вера в справедливость защищаемых британской армией принципов абсолютна.

Между тем строительство моста у японцев идет из рук вон плохо, и полковник Саито вынужден уступить Никольсону. Он понял, что этого человека нельзя подкупить, запугать, его можно только убить. Так фанатичная преданность Никольсона. переходящая границы нормальных человеческих чувств и заставляющая его порой поступать в стиле гашековского Швейка, совершает чудо: насилие уступает силе духа, пленник диктует свои условия тюремщику... Но в конце фильма восхищение поразительным мужеством и моральной силой Никольсона уступает место досаде и сожалению.