Анатолий Конаржевский - Десять лет на острие бритвы

Наш разговор длился больше часа. Прощаясь, Сергей Миронович просил передать сердечный привет Чингизу Ильдрыму. Это была последняя моя встреча с ним. Когда он узнал, что я собираюсь выступить с несколькими лекциями о Магнитогорске в Ленинграде и, в частности, на Волховстрое на строительстве алюминиевого комбината и узнав, что у меня имеются фотографии, то посоветовал сделать диапозитивы, что тогда доклады будут интереснее и тут же позвонил в методическое лекторское бюро политпросвета об изготовлении в усиленном темпе диапозитивов для меня, что было выполнено в несколько дней. Мою лекцию одобрили на методическом совете и я выступил с ней на заводах имени Марти, «Большевике», конногвардейских казармах и на Волховстрое. Оплату установили очень высокую.

1932 год прошел в напряженной работе по реконструкции двухэтажного щитового дома и превращении его в Магнитогорский дом инженерно-технических работников (ДИТР), пристройкой к нему зрительного зала на 600 человек и небольшого сценического помоста.

Кроме того, благодаря решению ВЦСПС по моей информации на президиуме о бытовом положении ИТР на Магнитке и моей статьи по этому вопросу в «Труде», надо было реализовать намеченные мероприятия по созданию более или менее сносных бытовых условий для инженерно-технических работников строительства и завода. Бюро инженерно-технической секции добилось многого в этом отношении, ее авторитет значительно вырос в глазах технической интеллигенции Магнитки, особенно с открытием ДИТРа. В конце 1932 г. мне предложили возглавить иностранный отдел комбината. Предложение мною было принято, утверждение пришло через горком партии. Началась напряженная, но интересная работа с иностранными специалистами, но от работы председателя ИТС меня не освободили, им продолжал быть до 1936 года.

С 1931 года начальником строительства стал Яков Семенович Гугель, сменивший Шмидта, несмотря на то, что ему было всего 28 лет от роду, он с первых дней проявил себя энергичным, грамотным, настойчивым руководителем. Годы его работы на Магнитке, пожалуй, явились самыми насыщенными по энтузиазму, по развитию соцсоревнования, и тяжелыми, с точки зрения, освоения небывалых объемов и совершенно новой техники.

Мои отношения с момента перевода в иностранный отдел с Я. С. Гугелем сложились не ахти как хорошо, т. к. существовал конфликт между ним и инженерно-технической секцией, настойчиво добивавшейся улучшения бытовых условий ИТР, выполнения его же приказов и первое мое столкновение с Яковом Семеновичем уже в должности начальника ИНО произошло на следующей почве:

Мне надо было выехать как избранному Уральской конференцией ИТС делегату на пятый Всесоюзный съезд инженерно-технических секций, а Гугель не захотел меня отпустить, причем, это нежелание появилось у него за час до отхода поезда. Весь состав Магнитогорской делегации был уже готов к отъезду и ждали меня. Яков Семенович заявил мне, что я нужен здесь, на самом деле никаких неотложных дел в иностранном отделе в эти дни не было. Он думал, что я, будучи в Москве, подниму вопрос о бытовых делах и неудовлетворительном выполнении его приказов, тем более, что в недалеком прошлом начальнику АХУ Гаврилову Бюро ИТС вынесло выговор с предупреждением об исключении его из ИТС за невыполнение ряда мероприятий зависимых от него, что вызвало несколько негативную реакцию со стороны Я. С. Гугеля.

Я немедленно отправился к Спирову, в то время первому секретарю горкома партии. Он был у себя. Выслушав меня, он позвонил по телефону Гугелю, сказал ему, что задерживать делегата съезда нельзя и Конаржевского надо отпустить. Гугель доказывал свое. Они ни к чему не пришли. «Не знаю, как тут и быть, т. Конаржевский. Ладно, давайте отправляйтесь, до отхода поезда остается каких-нибудь 10 минут. Вы уже опаздываете. Грех я беру на себя. Садитесь в мою машину и быстрее на вокзал». Когда я приехал на вокзал, поезда уже не было. Решили его догонять. Его обогнали за Субутаколе и лишь на Гумбейне я занял свое место в вагоне. Делегаты считали, что я уже не поеду на съезд. При первой встрече с Гугелем, когда я вернулся из Москвы, Гугель, поздоровавшись со мной, с усмешкой сказал: «Ну как, Анатолий Игнатьевич, натрепался в Москве на нас? Ильдрым был на моей стороне, он не возражал против поездки, ведь он курировал отдел».

В Москве меня действительно внимательно выслушали в ВМБИТе (Всесоюзном межсекционном бюро инженеров и техников) и обещали вынести вопрос о бытовом положении ИТР Магнитостроя на Президиум ВЦСПС. Товарищи Прокофьев и Лебедев сдержали свое обещание.

Осенью вопрос слушался на Президиуме ВЦСПС. Проводил его Н. Шверник, присутствовали тт. Гуревич, начальник Гумп’а Вышинский, Зелинский (Центросоюз), Питерский (других не помню). Мне было дано для сообщения семь минут. Сыграла также определенную роль в ускорении слушания этого вопроса моя большая статья в одном из сентябрьских номеров газеты «Труд» о положении ИТР на Магнитке. С. Я. Гугелю был вынесен выговор за пренебрежение к бытовым нуждам ИТР и предложено провести ряд практических мероприятий. Вот тогда-то были организованы для ИТР магазины, парикмахерская, столовые и даже баня. Отведен под дом ИТР двухэтажный щитовой дом недалеко от заводоуправления. Гостиница превращена в общежитие ИТР. Все это сказалось на значительном повышении авторитета инженерно-технической секции. Гугель Я. С., несмотря на полученные взыскания, никогда не менял благоприятное расположение ко мне. В 1933 г. он был переведен на Азовсталь. Период его работы на Магнитке, пожалуй, являлся самым насыщенным по энтузиазму, по развитию соцсоревнования на площадке.

В те годы особую роль на стройке сыграл комсомол с его трудовым порывом, заражавших даже индифферентных ко всему людей, втягивавший их в свою орбиту. Именно в этот период, в период руководства строительством Гугелем Я. С., выявились такие молодые таланты, как Беккер, Тамаркин, Джапаридзе, Познанский, Райзер, Заслав, Анкудинов. В 1937 году Я. С. Гугель погиб в тюрьме.

После Я. С. Гугеля директором стал Мышков. Не ладились дела на домне, ее все время лихорадило, дело даже дошло до аварийного состояния. Весь актив был мобилизован и расставлен по многочисленным объектам с целью предупреждения возможных осложнений, успокоения нервозной обстановки и опровержения всякого рода нелепых слухов, которые кое-кто стал распускать, вроде того, что домна № 1 закозлилась и надо будет ее взрывать и тому подобное. Меня горком закрепил за цехом разливочных машин и я должен был следить за тем, чтобы рабочие смены не допускали скопления льда в мульдах, т. к. лед при разливке чугуна вызывал сильные взрывы, от которых сотрясались конструкции цеха, что могло привести к аварии. Чугун поступал редко и небольшими порциями. Мульды охлаждались и, если в них успевал образовываться лед, происходила серия взрывов. Бывали моменты, когда мне становилось даже страшно. В доменном цехе почти сутками находился технический директор Адам Александрович Свицин, инженер старой, закалки, окончивший два ВУЗа, к которому за консультациями по разнообразным вопросам обращались многие иностранные фирмы, в т. ч. из США и Германии. Считался крупнейшим специалистом в области металлургии и, очевидно, не зря его т. Орджоникидзе назвал королем металлургов, упрекая в допущении такого состояния в доменном цехе. Из Уральского обкома приехала в связи с создавшимся положением целая бригада во главе со вторым секретарем обкома. Я был свидетелем довольно жестокого отношения Свицина ко всем штабам, которые были тогда организованы в связи с аварийным положением.