Михаил каратаев-крачевский - БЕЛОГВАРДЕЙЦЫ НА БАЛКАНАХ

— Олечка, не путайтесь, это я.

Она вздрогнула от неожиданности, но сейчас же меня узнала и подошла к скамейке, на которой я сидел.

— Значит, вы все-таки увязались за мной, — промолвила она без особых признаков гнева. — Я же вас предупреждала...

— Олечка! — перебил я. — Вы предупреждали, что поссоритесь с тем, кого заметите идущим за вами. Но меня вы не заметили. Я провел дело тонко и дал вам возможность выполнить свое неблагоразумное намерение, даже не подозревая, что сзади следует верный страж, всегда готовый за вас на подвиг и смерть. Так что подвергать меня опале у вас нет оснований.

— Из вас мог бы получиться незаурядный иезуит, — улыбнулась Олечка. — Ну, бог с вами! Я, в конце концов, только себя хотела проверить, и в этом вы мне действительно не помешали.

— Значит, мир?

— Мир.

— Ну, садитесь сюда, на скамеечку. Тут какой-то особый, благостный покой и совсем не страшно. Отдохнем немного и пойдем назад.

Олечка без возражений села рядом, и у нас завязался оживленный разговор, который мы вели вполголоса, невольно поддаваясь обстановке. Я был вполне счастлив и потому не знаю, сколько времени прошло до того момента, когда, случайно взглянув в ту сторону, где находилась могила Белякова, я вдруг почувствовал, что у меня под фуражкой зашевелились волосы: там из земли медленно поднималась белая тень, принимая человеческие формы.

У меня все-таки хватило самообладания не выдать своего испуга. Этому способствовала промелькнувшая в мозгу трезво-эгоистическая мысль, что, если Оля увидит то, что увидел я, она свободно может хлопнуться в обморок, бросить ее и бежать одному мне будет невозможно, а тут-то покойник на нас и насядет. Я еще раз покосился туда в надежде, что это мне померещилось, но нет — привидение медленно двигалось между могилами и находилось уже ближе к нам. Я поднялся со скамейки и, став так, чтобы заслонить собой это жуткое зрелище от глаз моей спутницы, промолвил, стараясь говорить естественным тоном:

— Уже за полночь, пойдемтека, Олечка, назад. Ведь нас там ждут, на платформе.

Мои слова плохо вязались с тем, что я говорил всего за несколько минут до этого, уговаривая посидеть тут еще, а может быть, меня выдал и голос, но Оля явно почувствовала неладное. Она сразу встала, посмотрела на меня с тревогой, но ни о чем не спросила. Я взял ее под руку, и мы, выйдя на освещенную луной дорожку, довольно быстрым шагом направились к воротам. Я что-то бормотал, стараясь продолжать прерванный разговор, и боялся обернуться, чтобы не обернулась и она. Но, пройдя шагов тридцать, Олечка сделала это сама и, затрепетав всем телом, вцепилась в мою руку. Я посмотрел назад и с ужасом увидел, что мертвец тоже вышел на дорожку и гонится за нами.

— Бежим! — крикнул я, и мы во всю прыть бросились к выходу с кладбища. То есть эта “прыть” была довольно относительной: будь я один — развил бы такую скорость, что за мной не угнался бы никакой покойник, но Оля в своей узкой юбке, несмотря на весь испуг, семенила мелким трухом, и я волей-неволей должен был придерживаться ее аллюра.

Но так или иначе мы благополучно выскочили за ворота, промчались по просеке и, только выбежав на железную дорогу и убедившись, что призрак нас больше не преследует, перешли на шаг.

— Какой ужас! Что бы это могло быть, как вы думаете, Миша? — приходя понемногу в себя, допытывалась Олечка.

— Не знаю что и думать. Говоря честно, до сегодняшнего дня я в привидения не верил, но теперь... Вы же сами видели.

— Слава богу, что вы за мной пошли! Одна я бы, наверное, умерла со страху.

На платформе нас ожидала вся компания, уже несколько встревоженная нашим долгим отсутствием. Кодинец был явно не в духе, и настроение его отнюдь не улучшилось, когда он увидел, что никакой ссоры между мной и Олечкой не произошло. Мы без прикрас рассказали о своем приключении. Нам поверили не сразу, но, когда наконец убедились, что мы говорим правду, было решено немедленно расследовать это дело. Ревишин пошел провожать барышень домой, а все остальные вместе со мной отправились на кладбище.

Придя туда, мы не вошли в ворота, а тихо двинулись с наружной стороны, вдоль ограды, к могилам наших самоубийц. Привидение оказалось тут как тут. Оно медленно переходило от могилы к могиле, то склоняясь к самой земле, то выпрямляясь, и при этом что-то тихонько бормотало. Это последнее обстоятельство рассеяло все наши страхи и сомнения. Перепрыгнув в разных местах через стенку кладбища, мы дружно ринулись вперед, и мгновение спустя смертельно перепуганный “покойник” был нами схвачен.

Он оказался личностью все нам хорошо известной: это был юродивый полудурачок, который жил в нашем лагере, всегда ходил в длинной, до колен, белой рубахе, без конца молился и был совершенно безобиден. Кажется, у него были родственники, которые вывезли его из Крыма, после чего какими-то судьбами он попал в Стернище.

— Какого черта ты шляешься ночью по кладбищу? — спросили мы у него.

— Тут же наши покойнички, — залепетал бедняга, тряся жиденькой, почти бесцветной бороденкой. — Ну вот я и пришел их проведать. Могилок-то много, и возле каждой помолиться нужно, вот, значит, и хожу...

— Чего же ты за нами погнался, когда мы тут вдвоем с барышней были? — полюбопытствовал я.

— Увидел, что вы испугались, ну и бежал за вами, чтобы сказать, что это я.

Что и говорить, поправил дело!

Сергиевское артиллерийское училище. В Великом Тырнове

Осенью 1921 года в Югославии состоялся первый выпуск кадет Крымского корпуса. Окончивших и получивших аттестаты было восемьдесят три человека. Из них около сорока наиболее благоразумт ных поступили в различные высшие учебные заведения страны, человек двадцать устроились на работу, в пограничную стражу и т. п., а остальные желали продолжать военное образование и идти в русские военные училища.

Таковых эвакуировалось из Крыма восемь: Николаевское инженерное, Сергиевское артиллерийское, Николаевское кавалерийское, Константиновское, Александровское и Корниловское пехотные, Атаманское донское и Алексеевское кубанское — последнее со всеми четырьмя “факультетами”. Все они из Галлиполи были перевезены в Болгарию, за исключением Николаевского кавалерийского, которое попало в Югославию, в город Белая Церковь. Из нашего выпуска в него поступило человек пятнадцать, а шестеро, в числе которых был и я, решили ехать в Болгарию, в Сергиевское артиллерийское.

Оно находилось в древней столице, городе Великое Тырново. По Версальскому договору, побежденная Болгария должна была сократить свою постоянную армию до 20 000 человек, таким образом, в стране пустовало много военных казарм, большинство которых было предоставлено частям нашей Белой армии. Кроме Сергиевского артиллерийского училища, в Великом Тырнове были размещены Офицерская гимнастическая и фехтовальная школа, штаб 1-го армейского корпуса, конвой генерала Кутепова и какой-то саперный или технический батальон. Все казармы находились в непосредственной близости друг от друга, и только одна из них была занята стоящим здесь болгарским пехотным полком.